— Я знаю. Тетя Тося я…
Он всегда ее так называл — Тетя Тося.
— Тетя Тося! — передразнила она его, и дернула за рукав рубашки: — Бороться надо. Надеется надо. Нельзя опускать руки, и самому опускаться.
— Я уже…
— Да, ты — уже. Возьми себя в руки. Все, иди. Я приберу у тебя. Окно, смотрю, вымыл. И то хорошо.
Сняв пиджак и повесив его на горбатую спинку шаткого стула, он вышел из комнаты, взяв белую, вязанную авоську, в полутемном коридоре, освещаемым лишь окном из кухни, прошел в прихожую, обулся в свои темного цвета разбитые ботинки и через минуту оказался на улице.
Солнце отражалось в лужах и окнах, игриво бегало в стеклах проезжающих по дороге машин, запах влажной земли и молодой зелени, повис в прозрачном, утреннем воздухе, смешиваясь с вонью проезжавших мимо, машин. Из-за стола во дворе, где собралось несколько его соседей, слышались голоса и стук домино. Его заметили, кто-то выкрикнул:
— Роук!
Он махнул в ответ рукой и не сбавляя шаг, завернул за угол дома, пригибаясь от свисающих низко тополиных веток.
Улица встретила его шумом и движением. Стая голубей взлетела с тротуара и шурша крыльями, устремилась на крышу ближайшего барака, где утреннее солнце весело плясало в окнах второго этажа и там в сиянии отраженного солнца, подобно загадочной нимфе, круглолицая, молодая толстуха, положив на подоконник свои пышные, вываливающиеся из белого сарафана груди, щурясь, смотрела вниз на прохожих.
Люди шли с той неторопливостью, которая присуща им в выходные дни. Никто никуда не бежал сломя голову, опаздывая.
Он с наслаждением закурил первую за сегодня папиросу, двинулся по тротуару, мощенному щербатым булыжником к аптеке, что находилась с торца выкрашенного зеленой, свежей краской, двухэтажного, деревянного барака. Поравнявшись с большой лужей на дороге, он успел отскочить в сторону, когда гремящий бортами грузовик с плоской, рифленой мордой, расплескивая лужи по тротуару, проехал, оставляя после себя смрад выхлопных газов.
Ветер переносил теплый воздух, весеннее солнце радовало своим светом и блеском, обещая скорое лето.
В такие дни, настроение всегда неоправданно хорошее, кажется, будто жизнь еще улыбнется удачей и все каким-то чудесным образом наладится, хотя ты прекрасно знаешь, что чудес в этой, самой жизни, нет и быть не может…
Купив в аптеке нужную Угле Токе мазь, — маленькую, стеклянную баночку с белой от руки исписанной этикеткой, он, пройдя до перекрестка второй и четвертой улицы, заскочил в продуктовый магазин, номер двенадцать — небольшой, с высокой, грязной витриной, за которой виднелись, разложенные на лотках, фрукты и овощи. В магазине крепко пахло луком и чем-то несвежим.
Очередь из пяти человек прошла быстро, но средних лет тетка в длинном, сиреневом платье и красной шляпке, с белой ленточкой по бокам, затеяла спор с продавщицей — немолодой, полной, с ярко-накрашенными губами, и спор этот, быстро и уверенно, перерос в скандал.
Слушая перепалку двух женщин, он терпеливо ждал своей очереди, и вскоре вышел из магазина, наполнив вязаную авоську хлебом, двумя бутылками кефира и свежей зеленью.
Возвращаться домой сразу он не хотел. Закурив папиросу, и держа авоську в левой руке, он пошел вниз по улице, начав короткое утреннее путешествие.
Это был район касты рабочих в черном городе, носивший романтическое название — Ясная гавань. Черные кварталы.
Пройдя еще несколько бараков, из открытых окон которых доносилась музыка патефонов, вышел к скверу.
Под высокими кленами раскинувшими свои ветви, стояли деревянные скамейки. Народу сегодня в сквере было немного — три молодых мамы, расположились с детьми на ближайшей к нему скамейке, следующую дальше по скверу, в жидкой тени деревьев, заняла пожилая чета. Он направился в глубь сквера, шагая по булыжному тротуару, наслаждаясь окружавшим его покоем.
Прямо перед сквером, на углу просторной площади, стояла красная, видавшая лучшие времена, пожарная машина с поднятым капотом и под ним торчал тощий зад пожарного-водителя в грязных, светло-зеленых, форменных брюках. Чуть в стороне, слева, четверо молодых парней, уже навеселе, неторопливо шли к автобусной остановке, расположенной у ближайшего барака.
Ветер беспорядочно гонял по булыжникам площади, обрывки газет и прошлогоднюю листву.
Остановившись, он закурил папиросу, затянулся, медленно выпустил облако серого дыма и собрался было шагнуть к скверу, как вдруг увидел ее.