Можно отметить, что музыка сыграла очень большую роль в моей жизни. Формировала мое мировоззрение, меня как личность. Возможно, даже определенные качества, такие как целеустремленность и упрямство, тоже взрастила во мне именно музыка. Опять же, забегая немного вперед… После университета, после флота я играл в группе на басу, получалось это крайне паршиво, но мне нравилось играть с ребятами и нравилось, что меня терпели. К слову, я так и не научился нормально играть…
В школе, примерно в восьмом классе, я очень увлекся компьютерной техникой. Поскольку семья у нас была довольно бедная, о нормальном компьютере я не мог даже мечтать. Первый мой компьютер был «Компаньон-2», немного переделанный, с дисководом. Он научил меня многому. Прежде всего, он ввел меня в тусовку компьютерных гиков. Именно на «Компаньоне», а позже на «Профи-256к» я начал рисовать. По сути, это были мои первые шаги в творчестве. Убого что-то рисуя, я посещал компьютерные конкурсы в других городах со своими новыми друзьями. Мне все это было очень интересно, хоть я мало что в этом понимал. Мои новые друзья учились в университетах, в основном на программистов. Я был самый молодой среди них, мне было двенадцать-тринадцать лет, в то время как им было за двадцать. Видимо, в своем мировоззрении и в личностном росте я казался старше своих лет, поэтому они меня принимали. А я просто был рад новым друзьям с похожими интересами. Мы часто собирались — выпивали, обсуждали компьютерное. Не хотел, но все-таки придется немножечко затронуть тонкости. Для большинства людей компьютеры — это просто компьютеры, и все. Но в нашей среде было жесткое разделение по типу процессора, по архитектуре. И конкретно «Компаньон» и вся субкультура вокруг него считались андерграундом компьютерного мира.
Именно тогда я познакомился с довольно малоизвестной музыкой. Такие направления, как Doom, Funeral Doom, на многие годы определили меня.
Именно тогда я начал писать. Писал я мрачно, довольно страшно. Мне и тем, кто читал, это нравилось. Графоманией я не страдал, но все же написал довольно много с тех лет. Это были короткие рассказы, а еще стихи — в гораздо меньшем количестве. Я со школы не любил поэзию: казалось, что она ограничивает. Но это сугубо мое мнение. Я буду вставлять в текст книги свои рассказы. Они не имеют сюжета, в них нет главного героя. Для меня они были словно картины — то есть их нужно было прочитать, закрыть глаза и представить все прочитанное. Если вам это покажется слишком мрачным, просто вспомните то, что я выше написал о своей жизни. Многое я не мог высказать никому, эти переживания были во мне, и они были довольно болезненными. Боль была не химической, скорее душевной — вряд ли я смогу передать это. И когда я все это выплескивал на бумагу, эта душевная боль на какое-то время исчезала.
Сейчас мне тридцать шесть лет, но эти ощущения не ушли, только притупились. Притупились настолько, что я перестал писать и смог спрятаться от всего в работе. Есть мнение, что именно моя увлеченность работой привела меня в инвалидное кресло-коляску. Но если когда-нибудь мне суждено будет встать из этого кресла, именно мое безумие позволит мне это сделать.
К сожалению, многая часть рассказов не сохранилась — публикую то, что нашел.
Молодой художник в своем воображении, а после на холсте порождает неведомых и жутких существ. Может, и вокруг все такое серое и мрачное, потому что художников теперь прельщает экспрессия, эпатаж, кошмар и противоречивость. И потребителя найти на такое ну очень легко. Каждый теперь глубоко внутри вампир, оборотень, ангел, котенок, лисенок, зайчонок и прочая нечисть. Людей вокруг и нет почти. Вот и делимся на тех, кто кровавую грязь производит, и на тех, кто ее потребляет, — к сожалению, третьего не дано. Если грязь эта не кровава прямым текстом, значит, она кровава в своем подтексте. Секс, кровь, потребительство и саморазрушение — это курс нового мира. Производители грязи равны потребителям — только последним, как им кажется, уже и стремиться не к чему. Вот только жить все страшнее, особенно если иногда по сторонам озираться.
Настойчиво и монотонно за границу забытья стучался день. Грохотом колес, сонмом далеких голосов, удушливыми парами, грязным уродливым солнцем за немытыми тучами. Удивительно, однако если пересилить его и не дать всему этому грохоту и цветной мешанине разогнать блаженное ночное забытье, то ничего не изменится. День просто пройдет мимо. Попробует то же самое в следующий раз. По кругу этот номер день исполняет уже не одну тысячу лет. И будет продолжать исполнять, совершенно независимо от того, что кто-то сегодня победил его и не откликнулся на его сумбурные позывы. Очень необычно грезить наяву подобными кошмарами. К сожалению, глаза вновь открыты, а вокруг ничего не изменилось. Серый туман вокруг, серая грязь под ногами. В натуральном мире натуральных вещей нет ничего больше, кроме этого. Иной раз, по неведомой причине, окружающее составляется в причудливые картины. Но чаще всего туман протекает в одном направлении. Ветер шептал, что далеко-далеко туман собирается в огромный мутный водяной поток и тут же с грохотом рушится в бездну. До дна той бездны нет доступа даже ветру, но туману доступ есть. Доставая до глубин, он разбивается на мелкую пыль. Неспешно клубясь, поднимается обратно из жуткой бездонной бездны.