— Я вижу три вещи, которые ты встретишь в жизни, мальчик, — внезапно произнесла она, словно то, что она могла видеть, проявилось независимо от равнодушия Арна. — Вот два щита. Хочешь знать, что я вижу? — продолжала она, зажмурившись, будто стремясь лучше видеть то, что возникало перед ее Внутренним взором. Арна ододевало любопытство, и она поняла это, хотя глаза у нее были закрыты.
— Какие же щиты ты видишь? — спросил он, уверенный в том, что услышит в ответ чепуху.
— Один щит — с тремя золотыми коронами на фоне неба, другой — со львом, — произнесла старуха новым, певучим голосом, и глаза у нее по-прежнему были закрыты.
Арн потерял дар речи. Он не мог взять в толк, как это старая одинокая женщина, живущая вдали от людей, в лесной чаще, может иметь хоть малейшее представление о таких вещах. И он был уверен, что по его одежде она ни о чем не могла догадаться. Арн припомнил одну историю, которой не придавал раньше значения. Однажды Кнут рассказал ему, как его отец, Эрик сын Едварда, во время крестового похода получил предсказание о трех коронах. Но это случилось давно и далеко отсюда, на другом берегу Восточного моря.
— А что за третья вещь, которую ты видишь? — осторожно спросил он.
— Я вижу крест и слышу слова: "Сим победишь", — продолжала она напевно, с неподвижным лицом и закрытыми глазами.
Арн подумал было, что глаза у нее как раз более зоркие, чем он предполагал, и она наверняка прочитала латинскую надпись на рукояти его меча.
— Ты имеешь в виду слова: "In hoc signo vinces"? — спросил он испытующе. Но она лишь качнула головой, словно эти слова ей ни о чем не говорили. — А видишь ли ты женщину в моем будущем? — спросил он с дрожанием в голосе.
— Ты получишь свою женщину! — воскликнула она пронзительно и, открыв наконец глаза, вперила в него свой дикий взгляд. — Но все будет не так, как ты думаешь, совсем не так!
И она хрипло рассмеялась. Похоже, ее настроение изменилось, и ему больше не удалось добиться от нее ни одного разумного слова. Сдавшись-, он лег спать на том самом месте, куда положил свой меч. Завернувшись в плащ, он повернулся лицом к стене и закрыл глаза, но сон к нему все не шел. Арн продолжал ломать голову над тем, что сказала старуха, находя, что слова ее верны, но вместе с тем скупы. То, что она разглядела в нем представителя Фолькунгов и Эрикова рода, изумляло его, и он вынужден был это признать. Но в то же время она не сказала ничего такого, чего бы он сам не знал. Его утешало, что он получит Сесилию, и он верил в это. Но все в нем сопротивлялось ее словам о том, что будет совсем не так, как он думает. В конце концов Арн все же уснул.
Когда он проснулся с рассветом, старухи в избе не было, но Шималь стоял на своем месте в хлеву. Увидев хозяина, он приветственно заржал, словно ничего не случилось.
После полудня Арн въехал в ворота монастыря Варнхем, вдыхая знакомые запахи из сада и из поварни брата Ругьеро. Его прибытия ожидали, но все же он вызвал своим появлением небольшой переполох. Два брата бросились ему навстречу. Один взял Шималя, а другой молча провел его в умывальню и указал на одежду. Арн выразил непонимание, и тогда брат раздраженно ответил, что тот отлучен от церкви, а потому с ним разговаривать не разрешается, прежде чем он хотя бы не совершит омовение и не получит одежду послушника.
Арн долго и тщательно мылся и под молитвы стриг свои длинные волосы. В одежде послушника, столь знакомой, он оказался затем у отца Генриха, сидевшего на своем любимом месте в крытой галерее. Отец Генрих смотрел на него сурово, но с любовью. Тяжело вздохнув, он вынул четки и сделал знак Арну, чтобы тот приготовился к исповеди. Арн упал на колени и помолился святому
Бернарду, чтобы тот дал ему силу и искренность исповедаться в том, что не так-то легко выговорить вслух.
* * *Король Кнут сын Эрика прибыл в Арнес со своей свитой и Биргером Брусой. Гостей было много, и потребовалось время, чтобы всех разместить. Голодных, уставших воинов приняли в ближайшей деревне.
Биргер Бруса был в нетерпении, считая, что надо как можно быстрее держать совет. Нечего упиваться пивом и набивать себе брюхо. Даже в присутствии короля Кнута люди сразу же повиновались Биргеру Брусе, и все, кто имел отношение к делу, собрались в зале господского дома, лишь слегка пригубив пива.