Бернард опустился на колени рядом с женой.
— Голубка моя, прошу тебя, спустись вниз.
— Нет, — упрямо ответила женщина.
Младший брат глянул на Саймона, который тоже встал на колени и попросил:
— Элизабет, поверь, мы не должны здесь находиться. Если он умрет…
— Он не умрет, — всхлипнула она.
— Если ветка…
— Мне все равно, — покачала она головой.
— Зато мне не все равно, — возразил Саймон, вынимая Себастиана из ее безвольных рук. — Давай его сюда…
Элизабет вздрогнула. Бернард поднял ее на ноги и, поддерживая, повел вниз по ступенькам. Следом за ними Саймон нес малыша.
Только оказавшись в палатах ветви Бернарда, Саймон перевел дух. Если умирал кто-то из мужской линии Архимагов, его часть древа, выращенная Виктором, засыхала и отпадала вместе с теми, кто оказывался внутри. Поэтому, когда кому-то грозила опасность, родственники старались не задерживаться в его палатах. Саймон с ребенком присел на диван, ожидая, пока Бернард уложит Элизабет на кровать.
— Странно, тебе не кажется? — проговорил младший брат, когда вернулся.
— Что именно?
— Она великая целительница, но не может вылечить ребенка.
— Думаешь, слухи о ее могуществе преувеличены?
— Или она не желает потрудиться в полную силу для нас, — жестко ответил Бернард.
— Нет. В это я не верю. Мередит не такая. Я хорошо знал ее.
— Вот именно — знал. Люди меняются.
— Отдохни немного, — вздохнул Саймон. — Ты вымотался. А я побуду с малышом. — Он качнул ребенка в объятиях. — С ним все будет хорошо.
Бернард колебался несколько мгновений, а потом согласился:
— Ладно. Спокойной ночи.
Наклонившись, он поцеловал Себастиана в лоб.
— Спокойной ночи, — ответил Саймон.
Через два дня лежавший с книгой в руках Саймон услышал легкий шорох на столе. Подняв голову, он заметил, как зашевелилось одно из перьев. Потом оно взмыло, окунулось в чернильницу и принялось вертляво плясать над листом пергамента. Отложив книгу, Саймон поднялся.
Перо остановилось, написав несколько слов изысканным почерком Мередит:
«Мне нужно повидать тебя».
Сердце Саймона дрогнуло. Подхватив перо, он кривовато нацарапал на пергаменте: «Жди в саду».
Мгновение спустя отложенное перо вновь ожило, оставив всего два слова: «Я приду».
Он спустился по главному стволу и вышел через задние ворота на косогор, где ночной ветер волновал высокую траву. Перейдя бурный ручей по мостику, маг оказался в саду, где они с Мередит играли детьми и встречались, будучи постарше, — вот так же тайно, как сейчас. Сад окружала каменная стена, поросшая плющом; ржавые железные калитки давно никто не закрывал. Внутри между деревьями вились мощеные дорожки, кривые, будто путь пьянчуги. Там и сям виднелись рукотворные пруды, чью гладь покрывали листья кувшинок. Возвышались лабиринты из подстриженных кустарников, где мальчик и девочка всегда могли укрыться от чужих глаз.
Он дожидался ее на мраморной скамье, возле статуи грустного старого льва, опустившего одно ухо, и вспоминал другую ночь, после которой прошло уже много-много лет. И тут появилась она — темный силуэт, мчавшийся по дорожке, словно призрак.
Саймон кинулся ей навстречу, обнял, шепнул:
— Я скучал по тебе.
— Я тоже, — ответила она, уткнувшись ему в плечо.
Так они простояли долго, судя по смещению луны.
— Давай уедем вместе, — сказал он наконец.
— Что? — Она отстранилась, пристально глядя на него.
— Ты когда-нибудь любила меня?
— Да.
— Тогда давай уедем. Я был прав, разве нет? Мы должны быть вдвоем, а не с ними. Если останемся здесь, ничего хорошего не выйдет.
— Саймон… — Она отошла, присела на скамью. — Нет, это невозможно.
— Почему?
— Я говорила тебе.
— Да. — Он сел рядом. — Ты говорила, что дала слово другому. Но сейчас…
— И что Виктор может быть недоволен…
— У меня теперь есть собственное древо. Мы могли бы…
— …и наши семьи, — договорила она.
— Мы можем обойтись без них. Я же доказал это, согласись. Если ты когда-нибудь любила меня…
Она смотрела в сторону.
— Мередит! — с мольбой заговорил он. — Забудь их. Мы положим начало новому роду, и он станет, будь я проклят, родом самых лучших волшебников…
— Прости, Саймон, — сказала она. — Я не похожа на тебя. Я не могу взять и уйти, не оглядываясь.
Он молчал, хмуро глядя в темноту.
— Саймон, нам нужно поговорить, — сказала она немного погодя. — Об этих слухах.
— О каких слухах?
— Будто я только притворяюсь, что лечу Себастиана! — с негодованием воскликнула она. — И даже будто навела на него порчу. Что за нелепица?!
— Так вот почему ты захотела встретиться! — еще больше насупился Саймон.
— Это одна из причин. Понимаешь, это очень важно. События становятся неуправляемыми. Попытка твоей семьи обострить…
— Моей семьи? Да твой брат…
— Малкольм? — холодно прервала она. — Наглец. Сопляк. Не обращай на него внимания. Он может быть опасен лишь для самого себя. А вот твоя сторона несет угрозу. Это еще одна причина, по которой я не могу убежать вместе с тобой, даже если бы захотела.
— Так ты — все, что стоит на пути у могущественного рода Франклина? — усмехнулся Саймон. — Должно быть, ты чрезвычайно высокого мнения о себе.
— Ладно. Может, и так.
— И все же Себастиану хуже день ото дня.
— Мне очень жаль, но тут нет моей вины. Иногда люди выздоравливают, а иногда ничто не в силах их исцелить. И ты это знаешь.
— А может, ты не столь могущественна, как говорят?
— Продолжай злить меня, — она поднялась, — и мы проверим, насколько я сильна.
— Ты что, угрожаешь? — вновь усмехнулся он. — Считаешь, что способна победить меня?
— Уверена, что способна.
— Я разгадал самое главное заклинание Виктора Архимага.
— Весьма впечатляет, — едко произнесла она. — Как и то, что ты потратил много лет, чтобы сравняться с самовлюбленным волшебником, которого презираешь. Но пока ты увлекался своим драгоценным древом, я немало потрудилась в прочих областях знания. Занималась и боевой магией и почему-то уверена, что ты ею пренебрегал. Так что не зли меня, Саймон. Не будет никакого состязания.
— Я делал древо, которое ты называешь драгоценным, — едва не срывался он на крик, — для тебя. Для нас! Чтобы когда-нибудь…
— Ничего, что я тебя ни разу об этом не просила?
Они стояли в темноте, злясь друг на друга.
— Вот и поговорили, — сказала Мередит и чуть мягче добавила: — Придержи их, Саймон. Ради нас двоих. Если ты когда-нибудь любил меня, придержи их.
Развернувшись, она зашагала по дорожке, с двух сторон обсаженной тополями, которые застыли на манер часовых. Впереди, над садовой оградой, возвышался холм, а над ним раскинулись длинные черные конечности Викторова древа.
Когда она скрылась из виду, Саймон вспомнил другую ночь, ту, что была много лет назад.
«Тебе не нужно выходить за него, — говорил он тогда. — Это полная бессмыслица. Вы никогда не будете счастливы. Мередит! Пока еще не поздно, не заходи слишком далеко. Бежим со мной, сейчас!»
Она изложила ему все свои доводы против побега и спросила, куда он ее зовет.
«Ну, не знаю, — вымолвил он. — Придумаем что-нибудь. — И когда она в очередной раз отказалась, Саймон заявил: — Ну и ладно. А я отправляюсь. Сегодня же ночью. Будь что будет. Можешь идти со мной, можешь не идти. А сейчас я соберу кое-какие вещи и буду ждать тебя в саду — вдруг передумаешь».
Потом он долго стоял у мраморной скамьи, а ночь все холодала и холодала. Он видел, как погас свет в окнах Мередит, а много позже, когда понял, что она не передумает, ушел. И никогда не оглядывался назад.
Так и сейчас он зашагал по хрустящему гравию, вновь обдумывая причины ее отказа. По большому счету лишь один довод имел решающее значение: семья. Проходя сквозь садовые ворота, он задержался, чтобы бросить недобрый взгляд на древо Виктора.