Тем временем Вера, семнадцатилетняя красавица в «морошковом» платье, стараясь развлечь гостей, расспрашивала про городскую жизнь, показывала свои школьные грамоты. Ее, как и сестер, посылали учиться в интернат для мансийских детей, который находится в поселке Полуночное. Его мы видели по дороге в Ушму: свалки, разрушенные избы, тощие чумазые дети, сидящие по краям единственной дороги, провожающие проезжающий грузовик недобрыми взглядами и бросающие в него мелкие камешки. Трудно поверить в существование каких-либо социальных институтов в этом не слишком населенном пункте. Однако они существуют: кроме интерната, в Полуночном имеется также дом престарелых – последнее пристанище последнего пелымского князя деда Кости.
После обеда, пока мы с Владом и Сергеем Султановичем гуляли по поселку, фотографируя предметы быта, Вера предложила Наташе и Алле «заняться модой»: они удалились в избу, долго там что-то примеряли и наконец предстали перед нами в малицах и традиционных мансийских платках.
– Саш, а как там твой левый ботинок, еще жив? – Переодевшийся, причесанный дядя Рома выглянул из соседней избы.
– Да вроде да. Ношу его с собой, как идиот.
– А я вот тут поискал, нашел тебе кой-чего. На, примерь, авось подойдет. – Он протянул мне слегка износившийся, но еще вполне пригодный к употреблению правый ботинок.
– Ой, дядь Ром, спасибо… Так это же ваш ботинок, как же вы будете?
– Та не-е, это лишний, у меня еще пара есть. Ты примерь, попробуй…
Учитывая габариты дяди Ромы, я был уверен, что ботинок не налезет, но, как ни странно, он оказался мне в самый раз.
– Ух ты, подходит!
– Ага, конечно, подходит, ну. Носи на здоровье. А тот, который ты потерял, это правильно, что потерял. Мы ж через священную речку переходили! Надо было ей подарок сделать, иначе бы, у-у, до поселка не добрались бы, это точно.
Кладбище (савонкан) принято посещать вечером, когда начнет темнеть. Оно находится в лесу, недалеко от Тресколья. Идти пришлось окольными путями. Дядя Рома пояснил: «Напрямую вам нельзя – у нас там… ну, в общем, мы там собираемся, поклоняемся речке… Так что в обход пойдем, да?» Он был готов показать нам все, кроме святилища. Святилище – это то, что манси обязаны скрывать от посторонних глаз. Вообще-то на савонкан нам тоже нельзя, но здесь дядя Рома почему-то решил отступить от традиции.
Говорят, что скрытность изначально была частью культуры манси. Возможно, это правда, но, думается, разграбление святилищ ушкуйниками в XV веке, насильственное поголовное крещение при Петре I и «расшаманивание» в советское время тоже сыграли определенную роль.
Издали могилу можно было принять за обычную груду мусора – деревяшки и стекляшки, сваленные в кучу в зарослях брусники. При ближайшем рассмотрении она оказалась постройкой высотой в три-четыре бревна. Сверху лежали перевернутые нарты, на нартах – пустые бутылки из-под водки и спирта. Манси, как правило, не закапывают покойников в землю, а кладут их в эту гробовидную постройку. Иногда хоронят в сидячем положении. Со стороны головы в срубе делается отверстие, через которое покойнику просовывают угощение.
Но это еще не все. Дело в том, что у каждого человека имеется несколько душ: 1) душа-тень, 2) уходящая душа, 3) сонная душа-глухарка, 4) возрождающаяся душа, 5) душа-сила. Последней наделены только мужчины (то бишь богатыри). Поэтому, угощая усопших, им кладут то количество хлебных катышей, которое соответствует количеству душ: мужчинам – пять, женщинам – четыре. К хлебу должна быть водка, поэтому дядя Рома наполнил стопку и поставил ее на землю перед могилой – дал понюхать. Выливать же водку на землю нельзя: покойникам это вредно. Ну а нам невредно – налив стакан спирта, дядя Рома пустил его по кругу. Проследил, чтобы все выпили. «Теперь надо оставить зарубки на дереве. Знак, что мы здесь были. Сначала я сделаю зарубку, потом ты, Влад. Сергей, Саша. Потом женщины. Вот так…»
Могил было много. Кто-то погиб на охоте, кто-то замерз в лесу, кого-то зарезали по пьяни; немало «забрал» туберкулез.
«А вот тут лежит моя жена… Наташ, у тебя есть какие-нибудь сладости? Положить ей надо… У нее, знаете – как это, – послед не отошел при родах. Мне тогда в больнице сказали: сына можно в детский дом определить, раз мать умерла. Я говорю: да что же это такое, только что жена умерла, если еще и мальчика заберете, значит, совсем никого у меня не останется… Ну, оставили нас в покое, слава богу… Коля у меня знаете какой – не пьет, не курит…»