- Нет, он у нас не такой, - заступился за Марко врач.
Ударил два раза вокзальный колокол.
- Второй звонок нашему поезду, - сказал проводник.
Публика засуетилась. Провожающие выходили из вагонов. Вася спрыгнул на перрон. Гансен подал ему рюкзаки. Паренек внимательно смотрел вдоль вагонов, ожидая Марко. Но его все не было.
Прозвучал свисток главного кондуктора, и в ответ ему - отрывистый гудок паровоза. Скрипнули колеса вагона - и поезд начал медленно отходить. Почти на ходу прыгнул в один из вагонов какой-то опоздавший пассажир. Вася в последний раз оглядел перрон и, не увидев Марко, замахал рукой, прощаясь с товарищами.
Поезд набирал скорость, все чаше стучали колеса на стыках рельс. Последние вагоны катились мимо Васи, когда на перрон выскочил Марко Рудой. С небольшим чемоданчиком в руках он, словно гонимый ветром, мчался к вагону. Вася, заметив Марко, кинулся ему навстречу. Марко с такой силой влетел в его объятия, что они оба упали на землю. Вася держал Марко, но тот, не узнавая его, кричал:
- Пусти! Пусти! Ух ты! Пусти!
Наконец Марко вырвался. В двадцати пяти метрах впереди он увидел фонарь заднего вагона, который быстро удалялся. Паренек, не выпуская из рук чемоданчика, бросился вдогонку. Но фонарь убегал от него все дальше и все быстрей.
Вася поднялся, взял оба рюкзака и не спеша пошел вдоль перрона за Марком и за поездом.
Через полминуты огонек поезда исчез за фонарем стрелок, а еще через несколько минут Вася встретился с Марко, который, мрачный и опечаленный, возвращался назад.
ПИСЬМО НАРКОМУ
Оба паренька вернулись в помещение вокзала. Растерявшийся Марко начал приходить в себя. Вася сказал ему, что остался ждать его, чтобы вместе ехать следующим поездом. В зале к ним подошел Герман Терентьевич. Марко объяснил, почему он опоздал.
- Никому никогда не доверяй, - начал он. - Положился на своего дядю, и такая неприятность. Когда я прибежал к нему, он сразу впустил меня и начал жаловаться, что микифон неисправен. Он убеждал, что нужно всего пятнадцать-двадцать минут, чтобы его починить. Я не мог ждать столько времени. Тогда он говорит: «Давай позвоню по телефону в справочное бюро и узнаю точно, когда отправляется поезд». Позвонил и говорит, будто ему ответили, что наш поезд опаздывает на сорок минут. Выходит, есть еще время. Начал дядя починять микифон. Смотрю, там такая неисправность, что я и сам мог бы починить. Но мне спешить незачем. Начал я выбирать пластинки. Выбрал все, какие хотел. А дядя все еще с микифоном возится. А ну-ка, думаю, позвоню на станцию и спрошу, как там с поездом. Спрашиваю справочную, мне говорят: «Уже десять минут, как на станции стоит». Вы же понимаете, что тут произошло… Я к дяде, выхватил у него из рук микифон. В чемоданчик его, где уже были пластинки! Хлоп, чемоданчик закрыл - и в дверь. Не попрощался, слова не сказал. Вы понимаете, как я бежал? Потрогай, Вася, у меня рубашка вся мокрая, словно купался в ней. Но все хорошо, что хорошо кончается или к тому идет, - окончил свой рассказ Марко. Он вытащил микифон, поставил его на стол и завел. В ночной вокзальной тишине зазвучал «Марш веселых ребят».
Дежурный по залу слушал этот марш и растерянно смотрел на ребят и на микифон. Наконец, он подошел ближе и вежливо сказал, что в зале играть запрещено.
Марко послушно снял пластинку и спрятал микифон в чемоданчик.
- Видите, какие мы дисциплинированные, - сказал он Герману Терентьевичу.
Герман Терентьевич устроил ребят в комнате транзитных пассажиров, чтобы они поспали, а сам пошел выяснить, что делать с билетами.
- Если вы не уехали с тем поездом, на который взяли билеты, то они пропали, - сказали ему в справочном бюро.
- Это ж много денег пропадает, - заметил тот.
- Что ж поделаешь,-ответил железнодорожник,- железная дорога по вине пассажиров терпеть убытки пе может.
- Но на следующей станции уже можно продать билеты в тот же вагон на незанятые места.
- Есть правило, я ничего сделать не могу.
Герман Терентьевич, расстроенный, отошел от
окошка справочного бюро. Он возмущался, что пропадает столько денег. Но он не бранил Марка за его проступок. Если бы кто-нибудь посторонний наблюдал происшествие с Марко, то безусловно пришел бы к выводу, что в его опоздании есть какая-то тайна, неизвестная ребятам, но, должно быть, известная Герману Терентьевичу.
Классный руководитель вошел в зал раздосадованный. Здесь он почувствовал, что кто-то тронул его за рукав.