Я спросил себя, уверен ли я в том, что это — мой учитель и мой путь? Через несколько минут пришел ответ. Медитируя вместе с Тат Валла Бабой, я ощущал глубокую радость и внутреннее просветление. Тем не менее у меня не было никакой уверенности. Мое сердце жаждало встреч с другими индийскими святыми. Я хотел побывать в разных священных местах и познать разнообразие духовных путей. Тогда и только тогда смогу я принять самое важное решение в своей жизни.
Поняв, что это будет честно, я успокоился. Но мне еще предстояло как-то объяснить это Тат Валла Бабе, ведь я имел дело не с обычным человеком, а с йогом, обладающим сверхъестественными силами. Прошло несколько дней. Совместная медитация с Бабой давала опыт, не поддающийся описанию. Когда я наконец решился поговорить с ним, он уже все знал. Не успел я открыть рот, как Баба произнес те самые слова, которые я собрался сказать ему. Он серьезно посмотрел мне в глаза и сделал жест рукой, благословляя меня. «Прощай. Да пребудет с тобой Бог. Ом тат сат».
5
Покинув пещеры Махавирдаса Тат Валла Бабы, я снова вернулся к жизни странствующего отшельника. Зима подходила к концу. Начало припекать солнце, день становился длиннее, и на деревьях и кустарниках появились весенние почки. Как-то раз, пройдя через джунгли по тропе, ведущей на север, я вышел к Лакшман Джулану — длинному подвесному мосту, натянутому высоко над Гангой. Стоя посередине покачивающегося моста, я смотрел на Гангу, бегущую с гималайских гор. По обоим ее берегам располагались красивые храмы и уютные ашрамы, йоги сидели, совершая свои ритуалы. Я перешел на другой берег и по лесной тропинке стал углубляться в джунгли. Внезапно лес кончился, и мне открылось жуткое зрелище, от которого мороз пробежал у меня по коже.
Я увидел множество людей с искривленными, обезображенными лицами и проваленными носами. Одни были совершенно нагие, другие — облачены в рубище, и все они стенали от мучительной боли, шевеля гноящимися обрубками пальцев рук и ног. Изнуренные голодом, эти несчастные жили в ямах, присыпая себя на ночь землей, чтобы не замерзнуть. Они смотрели на меня глазами, полными отчаяния и мольбы, и меня охватил ужас я понял, что набрел на колонию прокаженных.
Десятки прокаженных мгновенно окружили меня, выкрикивая: «Бакшиш! Бакшиш! Бакшиш!» Напирая на меня, они размахивали у меня перед лицом своими руками, покрытыми кровоточащими язвами, и требовали подаяния. Мне нечего было подать им, и я стоял, окруженный плотной стеной заживо гниющих тел, не в силах даже пошевелиться. Прокаженные не отступали: «Бакшиш! Бакшиш! Бакшиш!» Они так напирали на меня со всех сторон, что я начал задыхаться. Мне некуда было спрятаться от их смрадного дыхания и запаха разлагающейся плоти. «Бакшиш!» — продолжали кричать они. Я не знал, что предпринять. С одной стороны, меня возмущала их бесцеремонность. С другой стороны, мне было до слез жаль этих людей, и я понимал, что их страдания оправдывают такое поведение.
Так продолжалось минут двадцать, которые тянулись для меня, как вечность. Я отчаянно пытался понять, что же мне теперь делать. Обрывочные мысли проносились в моем мозгу: Проказа заразна. Значит ли это, что я тоже заболею, буду мучиться, как они, а потом умру? Что сделает со мной эта разбушевавшаяся толпа?
Не переставая кричать: «Бакшиш!» — прокаженные отталкивали друг друга и тянулись ко мне. Их взгляды обжигали меня своей болью. Отчаявшись, они принялись обшаривать меня, чтобы отобрать то, что я не хотел отдавать по доброй воле. Убедившись, что у меня ничего нет, они потеряли ко мне интерес и разошлись.
Переведя дыхание, я сделал несколько шагов и снова остановился как вкопанный. На земле передо мной беспомощно лежала старуха в лохмотьях. Нос ее провалился, сравнявшись с разлагающимся лицом. Наши взгляды встретились. Глаза старухи, наполненные слезами, лучились такой нежной и трепетной материнской любовью, какую редко можно встретить в этом мире. Она ничего не требовала от меня. Она лишь хотела, чтобы я раскрыл свое сердце для любви, которую она жаждала кому-нибудь подарить. Эта любовь делала ее прекрасной. Она почтительно сложила беспалые ладони, а затем сделала жест рукой, показывая, что хочет благословить меня. Ее любовь победила мой страх перед ужасной болезнью. Я склонился перед старухой, подставляя голову под ее ладонь. «Да благословит тебя Господь, дитя мое, — стала молиться она — Да благословит тебя Господь». Я поднял на нее взгляд и увидел, что лицо ее озарилось неземным счастьем. Я заплакал, понимая, что сегодняшнее испытание было ничтожной ценой за это незабываемое благословение.
Продолжив путь, я нашел укромное место над рекой, сел и стал всматриваться в бушующий внизу поток. Я пытался проникнуть взглядом сквозь толщу вод, но, как ни старался, так и не смог ничего разглядеть в таинственных глубинах реки. Хотя старуху поразила ужасная болезнь, под отталкивающей телесной оболочкой скрывалась прекрасная душа, жаждавшая любить и быть любимой. Сравнение напрашивалось само собой.
Сегодня река показала мне, что обычно мы судим об окружающих только по внешним признакам и склонны, видеть в них одни недостатки. Но если присмотреться повнимательнее, то мы. увидим, что природа человека подобна ковру, сотканному из миллионов нитей. Недостатки и изъяны, людей зачастую вызваны, стечением обстоятельств — психологической реакцией на эмоциональные раны, насилие и отторжение от общества, разочарование, незащищенность, страдания, унижения или болезни.
Я вспомнил о бандитах, которые чуть не убили меня в Стамбуле, о расистах, которые ненавидели негров и движение за гражданские права, а также о тех, кто оскорблял меня и осыпал насмешками за мои длинные волосы. Я вспомнил, как сам легко осуждал старшее поколение американцев, которые казались мне пекущимися только о деньгах и своем будущем. В своем бунте против них я забыл о том, что в период Великой депрессии этому поколению выпали лишения и невзгоды, которых я не мог себе даже представить.
Если мы поймем, чем вызваны качества другого человека, которые нам не нравятся, то вместо ненависти проникнемся к нему состраданием.
Говорится же, что каждая душа изначально безгрешна.
Святой ненавидит болезнь, но любит больного.
Покинув Ришикеш, я продолжил свое путешествие на север, в Гималаи. В Дев-Праяге я встретил человека, оставившего глубокий след в моей памяти. Ранним холодным утром, когда на предрассветном небе уже меркли звезды, я спустился с гор к месту слияния рек Бхагиратхи и Алакананды. Сливаясь, эти две реки дают начало Ганге. Здесь, в месте слияния двух бурных горных рек, песнь Ганги звучала оглушительно. Я вошел в воду совершить омовение, не отдавая себе отчета в том, насколько сильно течение.
Не успел я сделать и шага, как мощный поток оторвал мои ноги от речного дна и уже собрался нести меня на камни. В этот самый миг крепко сложенный человек, который, на мое счастье, омывался рядом, цепко схватил меня за руку и, притянув к себе, вытащил на берег. Здесь мой спаситель возложил мне на голову правую руку и с большим чувством произнес нараспев несколько защитных мантр. Так произошла моя первая встреча с Кайлаш-бабой.
Хотя этот святой человек давно разменял седьмой десяток, он обладал недюжинной силой. У него было широкое, скуластое лицо и большие карие глаза. Баба не стригся и не брился уже несколько десятилетий, и свои седеющие космы, которые в распущенном состоянии достигали земли, он обматывал вокруг головы, укладывая их, словно корону. Все зубы у него сохранились, что считалось большой редкостью среди пожилых садху. Шерстяная накидка, единственная одежда Бабы, закрывала его от плеч до самых пят. В руке он носил железный трезубец, к которому сверху был привязан огромный дамару — деревянный барабан с мембранами диаметром тридцать сантиметров каждая, натянутыми по обе стороны полого корпуса. Внутри корпуса на веревке висел шар, и, когда Баба тряс барабаном, шар отскакивал от мембран, издавая громкий звук. Кроме этого музыкального инструмента, металлической чашки для подаяния и старого пледа, у него ничего не было.