ПРИГЛАШЕНИЕ
«Многоуважаемый………….
Вы окажете мне великую честь, если совместно со своей уважаемой супругой прибудете на открытие полностью обновленного ресторана „Заходите к Рабе!“, Розенштрассе, 14, кое имеет быть 24 июня в 6 часов пополудни».
Ресторатор Иоганнес Рабе.
Джони-то хотел написать «состоится», но старый Брегенфельд настоял на «имеет быть». Впрочем, «состоится» или «имеет быть», а пригласительные карточки произвели в городе фурор, хотя хладнокровные нойкуковцы и виду не показали. Те из них, кто получил приглашение, восклицали: «Нет, вы поглядите только!», а остальные: «Говорили ж люди — свихнулся он!» Но это еще ничего не значило. Это ведь могло обратиться и признанием, но могло вылиться и в злорадство. Сам-то Джони ничуть не сомневался в успехе. Он-то был уверен, он-то знал, что делал, знал, что умел, и знал, что это было немало.
И снова Джони стал ездить в лес, часами метать молот. Прикладывая к земле длинную бельевую веревку, узлами разделенную на метры, он установил, что все чаще и чаще снаряд улетал за тридцать метров и однажды упал так далеко, что совсем немного оставалось до тридцати пяти. Тогда-то он и понял: все пойдет как надо. Да и весь вид его говорил об этом. Но только до того дня, когда до открытия «Заходите к Рабе!» осталась ровно неделя. В тот день почтальон принес ему небольшую посылочку и письмо от сухонького старичка. В посылочке Джони обнаружил новенький тренировочный костюм с гербом на груди и белыми буквами на спине. Гербом был косоглазый зубр, а из букв складывалось слово «Мекленбург». Еще до того, как распечатать письмо, Джони трясущимися руками натянул на себя тренировочный костюм. Оказалось, «будто сшит на него». Письмо было очень коротким:
«Дорогой друг Рабе!
С той же почтой посылаю тебе тренировочный костюм команды земли Мекленбург. Предназначен он для республиканских состязаний, которые состоятся в Берлине. Встречаемся 24 июня в 15 час. 00 мин. у здания театра в Шверине. В Берлин едем на автобусе. Не опаздывай, а то не поспеешь на состязания. Если у тебя обнаружится травма или болезнь, сообщи заблаговременно.
ФИЗКУЛЬТ-УРА!».
«Не может этого быть! — сказал себе Джони Рабе. — Невозможно! Я, наверное, неправильно прочитал». Однако все было правильно, двадцать четвертого июня в пятнадцать ноль-ноль. Когда он прочитал письмо в пятый раз, он упал на кровать и заревел. Давненько этого с ним не случалось, и сперва даже звучало как-то неуверенно. Но чем дальше, тем громче. В ту ночь впервые после большого перерыва ему приснился сон, в котором он видел, как буквы его имени делались все меньше и меньше и под конец уже ничего нельзя было прочитать… Все следующие дни до самого двадцать четвертого июня пролетели очень быстро. Оказывается, Джони Рабе придумал способ заставить их пролететь очень быстро. Каждое утро, поднявшись с постели, он вставал перед зеркалом и говорил себе: «Поеду вслед. Возьму да поеду вслед. Вот увидишь: двадцать пятого утром в шесть ноль-ноль выеду на велосипеде на Берлинское шоссе. Там много машин. Кто-нибудь меня подкинет. Так и сделаю! Только бы молот не забыть. Неизвестно, можно ли в Берлине молот напрокат взять».
После такой утренней молитвы он еще долго гримасничал перед зеркалом, непоколебимо веря в то, что ему наплел этот самый Джони Рабе. Плохо было только двадцать четвертого июня в пятнадцать ноль-ноль. Джони так и видел, как сухонький старичок вышагивает у остановки автобуса, как он закуривает одну «Унита» за другой, как достает свою обшарпанную «луковицу», как объясняет всей мекленбургской команде, что этот самый нойкуковский Рабе — парень что надо! Да, да! Мекленбург может положиться на него, но все, мол, сами знают, как нынче поезда ходят. Так что немного придется его подождать. Но такого парня стоит подождать.
Сколько они еще будут ждать? Полчаса? Час?
А когда стенные часы пробили четыре, Джони повязал свой кожаный фартук и спустился в залу, Джони Рабе — хозяин «Заходите к Рабе!».
И хозяин-ресторатор еще раз осмотрел своего помощника, нанятого на этот торжественный день, чист ли и опрятен? Проверил и в последний раз запасы светлого пива, неочищенного шнапса и молодого вина, темного пива, чистого шнапса и старого вина — немало побегал, прежде чем добыть его, — и занял свое место за стойкой.
«Нет, не-е-ет! — сказал ресторатор Рабе метателю молота Джони Рабе. — Всему свой черед. Иначе никак нельзя! Народ со смеху покатился бы, глядя на нас: сперва, мол, карточки с золотым обрезом, а потом — фьють! — ничего. Все у нас рухнуло бы в Нойкукове, и так до второго пришествия. На сегодня отключись, успокойся, Джони, а завтра можешь поехать вслед…»