Письмо XIII.
Отец — тиран дочери своей.
Любезный друг! Мудрена и дрянна политика страстей! — Здешний откупщик позвал меня, вместе с моими приятелями, на чашку кофе. В доме его все было соответственно богатству его и все в порядке. Признаюсь, я видел у него и такие редкости, каковые едва ли можно найти и у нас в столице. Откупщик давно уже лишился жены. Дочь его, по обычаю купцов, подносила нам лучшие напитки. Но может быть они потому показались мне лучшими, что принимаемы были из рук наипрекраснейшей из женщин. Посидев довольно времени, мы расстались с хозяином, и поблагодарив за угощение, пошли домой. Приятель мой, видно приметя, что я пристально посматривал на прекрасную Гебу, когда она подносила нам напитки, спросил меня, каких я о сей женщине мыслей? "Признаюсь, — сказал я ему, — что она кажется мне совершеннейшим творением. Впрочем я приметил на лице ее следы сердечного прискорбия".
" Вы и не ошиблись, — сказал он. — Я для того завел и речь об ней, чтобы рассказать вам историю сей несчастной женщины. — Она была сговорена за одного не очень богатого молодого человека, и сердца их наперед еще сговорились между собою. Они надеялись в скором времени соединиться узами брака; но гневная судьба в одну минуту разрушила все приятные мечты их. Откупщик сей, у которого мы были, был опекуном одному молодому купеческому сыну, получившему после своих родителей великое богатство. И как прошел срок опеки, тогда, к несчастию наших любовников, купеческой сын приехал к нему для получения своего имения. Увидевши дочь опекуна своего, он страстно в нее влюбился, и узнавши, что имеет соперника, решился вдруг удовлетворить и ревности и любви. Почему и объявил опекуну намерение свое в рассуждении его дочери. Опекун, ни мало не сомневаясь в благополучии своей дочери, когда она будет женою столь богатого человека (ибо все почти откупщики думают, что тот уже подлинно счастлив, кто снял с Фортуны золотой ее закон), дал ему свое слово, а с ним вместе сделал отказ и любовнику своей дочери.
Дочь, будучи лишена всей надежды жить с тем, коего привыкла называть своим милым, пришла в величайшее отчаяние. Тщетно представляла она отцу своему, что не может быть счастливою с таким человеком, коего терпеть не может по причине ветреной и распутной его жизни; который не имеет никаких достоинств, кроме порочного сердца и безобразного вида. Отец решительно сказал, что она непременно должна быть счастлива с таким человеком, у которого так много денег!
— Вы не беднее его, — говорила нечастная дочь. — Я у вас полная наследница всего вашего имения, и я прошу вас не отягчать меня тысячами другого; а что всего несноснее — им самим.-
Все слезы, все просьбы, все представления ни мало не тронули отца. Приказано было бедной дочери принять сего молодого богатого повесу за будущего супруга; а между тем учинено уже было и обручение. Во время отправления сего священного обряда невеста походила более на мертвую, нежели на живую; и со стороны всякий подумал бы, что это новоманерные похороны, а не начало свадьбы. Сие поразило любовника столь сильно, что он чрез три дни после сего впал в жестокую горячку, и видя приближающуюся смерть, упросил откупщика прийти к себе, чтоб в последний раз проститься с ним.
" Государь мой! — сказал он ему, лежа на смертном одре, — вы некогда намерены были доставить мне величайшее благополучие названием вашего сына. Ныне лишая меня оного, лишаете и жизни. Я заклинаю вас простить вашу дочь — мою невесту — в той слабости, которая была некогда освящена согласием родительским, и которая теперь уже предосудительна. Прошу также сказать моей…. (он не мог наименовать ее), чтобы она повиновалась вашей воле. Сим может успокоить как вас, так и того, которой, лишаясь ее, умирает. Силы его оставили, и он не мог более говорить. Он вздохнул — и это был последний вздох его. Сам виновник сей трагической смерти тронут был до слез. Потом, оборотившись ко мне, просил меня уговорить его дочь к слепому повиновению воле родительской и объявить ей последние слова покойного. Хотя сие препоручение показалось мне слишком трудным, но неотступные просьбы откупщика и других, при сем случае присутствующих, убедили меня склониться на их требование. Мы взошли в комнату несчастной. При виде нас она изъявила какую-то робость, которая столько свойственна сердцам чувствительным, когда они смущаются каким-нибудь горестным предчувствием, и смотрела то на меня, то на отца своего, то опять на меня. Мы также молчали. Наконец отец прервал молчание сими словами: "Я приказываю тебе с завтрашнего дня повиноваться воле моей и забыть на всегда того, в сердце коего ты занимала место. Теперь все уже миновалось, и твой долг есть повиновение моей воле". — Потом, обращаясь ко мне, сказал: "Государь мой! Прошу исполнить то, что вам было поручено. Я объявил ей все, утаивая впрочем смерть жениха ее. При сем известии она оказала довольно твердости; потом, подумав несколько, сказала: и так его уже не будет"? — Отец, не удерживаясь более, отвечал: да его уже и нет! — При сих словах она задрожала, и, произнесши слова сии: "Итак, я его убийца!", упала без чувств.
Тщетно отец и я старались привести ее в себя; казалось, она пошла в след за своим женихом. Между тем пришел лекарь, и намочив голову ее спиртами, приказал нам оставить ее в покое, а приставить только одну женщину, которая бы сказала, когда она опомнится. И так мы все трое вышли. Простившись с откупщиком, пошел я домой, сердечно сожалея о жестоком, злополучном отце, который променял счастье дочери своей на металлические кружечки, называемые деньгами… На другой день отправлялись похороны несчастного любовника. Замечено, что с самого выносу тела, до самого того времени, когда спустили его в землю, бедная девица находилась в сильнейшем обмороке. Сам лекарь, во все сие время не отлучавшийся от нее ни на минуту, не мог привести ее в чувство. Напоследок молодость преодолела слабость — и она опомнилась.
Между тем наступил день брака, в который она оказала столько много твердости, сколь мало того все надеялись. Она бросила горестной, многозначащий взгляд на отца, дала руку жениху своему и произнесла пред алтарем клятву в вечной любви к нему и верности. Никто не может укорить ее тем, что она не сдержала данного обещания. — Редкая женщина, будучи на ее месте, может так сделать.
Муж ее, поживши с нею несколько времени, отправился в дальнюю дорогу, и более полугода не присылал ей никакого об себе известия. Наконец уведомил через письмо, чтобы она не ожидала его возвращения и перешла бы из дому или на квартиру, или, если угодно, к своему отцу; потому что дом их уже продан.
Ни мало не смутившись; она пришла с сим письмом к отцу своему, и, отдав ему оное, сказала: "Я исполнила вашу волю, исполнила и волю моего любезного; но теперь, родитель мой, будучи освобождена от всего, прошу, чтобы вы позволили мне повиноваться чувствованиям сердца моего: я хочу остаток дней моих посвятить тому, коего любить мне уже теперь не не позволено". Тогда-то узнал несчастный отец ее, что деньги не составляют истинного шастая, и отдал все на ее волю. Теперь она ведет уединенную жизнь и выходит только на могилу своего любезного. Таким образом живет она более трех лет"!