Письмо XXV.
Сестра не родственница, или бедный и богатый женихи.
Частые встречи с такими людьми, которых я тебе описывал, мне очень наскучили; и я давно бы, окончив путешествие свое, возвратился к тебе, любезный друг, если бы не подкрепляла меня надежда найти когда либо людей прямо добрых, умных и насладиться беседою с ними.
Если есть порочные, (так предполагаю я) то должны быть и добрые. Всего более утешался я тем, что перебирая в мыслях родных своих, не находил между ими ни Высокомеровых, ни картежных игроков, ни Вральманов, ни Беспорядковых, ни Н. Я. но как много обманулся я!
Приехавши в М. остановился я в доме зятя своего. Он и жена его, а моя сестра, чрезвычайно обрадованы были прибытием моим. Во время пребывания моего в доме его приметил я, что один молодой человек часто посещает зятя моего и всегда, как скоро придет, ищет взорами дочери его, которая, кажется, была главнейшею причиною всех посещений его. Племянница моя взирала на него также не хладнокровно, и нередко оба они испускали вздохи. У нас щеголей редкой вздох может прокрасться! Чему дивиться? думал я: такие взгляды, такие вздохи для нас не новость. Многие любовники умеют вздыхать, умеют плакать для того, чтобы обманывать друг друга. Но я ошибся: они любят друг друга, не шутя; вздыхают не для того, чтобы вздохи сии служили им в праздности вместо занятия, как делают модные романисты: вздохи их ни что иное суть, как дым, производимый пламенем любви, воз гнездившейся в сердцах их.
Лиза (так зовут племянницу мою), выбрав удобный случай, призналась мне в страсти своей к молодому Скромову (имя любезного ее) и просила меня, чтобы я постарался убедить родителей ее к соединению их; а без сего, сказала она, они никак не согласятся: они желают мне богатство и несчастия. Такая откровенность и рассудительность молодой милой девушки, притом же родственницы, мне чрезвычайно понравились, и я дал ей обещание, что всеми силами буду стараться о ее счастье.
В тот же день сделал я предложение сестре и зятю; но они и слышать не хотели, чтобы дочь их была за Скромовым.
— Почему же, — спросил я, — разве он глуп, или худ по сердцу?
— Совсем напротив, отвечал мне зять: он очень добр, честен, умен, обучен разным наукам, хоть куда молодец!
— Чего ж вам хочется? — вопросил я.
— Он беден! — отвечала сестра моя, — а за бедного, прибавила она, кто бы он таков ни был, я никак не соглашусь выдать дочь свою. У меня есть на примете жених, который стоит десяти Скромовых.
— Не о Развратове ли ты думаешь? — спросил ее муж ее с неудовольствием.
— О ком же больше? — отвечала она гордо.
— Ах, друг мой! — сказал он с важностью, да разве ты хочешь сгубить навеки Лизоньку?
Тут спросил я зятя, кто таков этот Развратов.
— Человек распутнейшего поведения, отвечал он, мот, пьяница прегорький, в кабаках и живет, часто приходит домой в одной рубашке.
— Не уже ли только на нем и чинов? — спросил я улыбаясь.
— Еще презельный забияка! — отвечал он. — Где завести ссору — драку, то его дело.
— Каких больше надобно вам совершенств и достоинств в зяте своем? — сказал я с насмешливым видом.
— Ах, братец! — отвечала с чувством сестра моя, — если бы вы знали, сколько богат отец его…. Такие богачи, не похваляясь, сказать, едва ли есть и в Москве.
— То так, отец его богат; но дает ли он сыну своему хоть по полушке на год? — спросил насмешливо взять.
— Старик не вечно будет жить, — отвечала сестра моя, — когда-нибудь умрет; а наследников больше нет. При жизни отца он будет жить в нашем доме, под нашим присмотром.
— Сама ли ты будешь шататься за ним по кабакам? А я кланяюсь!
— Ты вздор городишь, миленький! Теперь он молод; поживет еще, так образумится, станет и ум копить.
— Полно, друг сердечный! Он и нас с тобой заложит в кабаке. Пословица старинных людей справедлива: коли повадился куда кувшин по воду, там сломить ему и голову.
— Нужды нет, пускай он ходит по кабакам! Только бы Лизонька родила наследника; он хоть околей. С богатством при детище проживет она весь век, и "ох" не молвит.
Почувствовав сильное отвращение к сестре своей, я не мог более с ней говорить. Пришедши в комнату к Лизе, объявил ей мнение отца ее и матери, и советовал ей, чтобы она, ежели не может преодолеть страсть свою, по крайней мере, менее беспокоилась. Милое дитя сие, выслушав ответ мой, со слезами на глазах простирало ко мне дрожащие руки свои.
— Ах, дядюшка! — сказала она наконец, — ожидала ли я от вас такой грозной вести? На вас одних полагала я всю надежду свою! Я давно знала, что матушка уважает вас без меры, и мне казалось, что не токмо одного слова, но даже одного взгляду вашего довольно будет к тому, чтобы расположить сердце ее в мою пользу.
— Не отчаивайся, милая племянница! — сказал я ей, — поелику ты надеялась на меня, я постараюсь оправдать надежду твою.
Выговорив слова сии, я вышел от нее, оставив ее колебаться между страхом и надеждою.
Молодой Скромов, сколько я мог приметить из обращения с ним, имеет превосходные дарования и отменное добросердечие. Я полюбил его сердечно.
Любезный друг, если мне не удается сделаться Гоген-Штауфеном, то я непременно сделаюсь сватом Гаврииловичем (персонажем комической оперы А. О. Аблесимова и М. М. Соколовского "Мельник, колдун, обманщик и сват" (1779 г.)). 3ять мой ищет дочери своей жениха богатого, но не Развратова; а сестра, хоть Развратова, да богатого. Их согласить не трудно. Скромов, которого один теперь не любит, а другая — ненавидит, будет для них лучше и милее всех мужчин на свете, ежели он будет иметь в подарок от меня 10 000 (десять тысяч) рублей; а Лизу учиню после себя наследницей. Пусть удастся мне сделать ее счастливою, сестра моя на всегда останется в памяти моей безрассудною, корыстолюбивою, готовою, для получения богатого подарка, переменить свои мысли; при воспоминании об ней я всегда буду стыдиться того, что ей брат.
Письмо XXVI.
Бабушка добру учит внучку свою.
Мне здешнем городе, сколько я мог применить, всякие приключения, точно как в какой-нибудь школе сочинения, всегда делаются из какого-нибудь нравственного положения или старинной пословицы. Например, следующее происшествие не служит ли, так сказать, рассуждением или простым доказательством на пословицу: "без денег горе, а с деньгами бывает иногда и вдвое"?
В самом деле! Молодая пригожая М. не претерпела бы столько огорчений и жестоких обид от бабушки своей и престарелой тетки, который по смерти матери её взяли ее под свою опеку, если бы не осталось ей в наследство так много движимого и недвижимого имения.
Бабушка, взявши ее к себе в деревню, и желая воспитать ее в любви и страхе Божием, беспрестанно твердила ей следующее правило: "Не будь корыстолюбива, дочь моя, не ослепляйся богатством своим, не воображай, что оно твое; представляй всегда, что оно принадлежит мне. Ежели ты сего не сделаешь, я силою отниму его у тебя, и тем исполню долг любви христианской. Куча золота ничто иное есть, как куча пыли или гадких червей. На что тебе им прельщаться? Уступи все имение свое мне. Поверь мне, друг мой, чрез это ты избавишься многих хлопот, а наипаче греха быть богатою невестою", — что подтверждала и тетка ее.
М., имея доброе сердце и тихой прав, нимало им ни в чем не прекословила, но во всем была покорна, как кроткая овечка. Не смотря на то, сии две престарелые Гарпии, предвидя, что им должно будет когда-нибудь расстаться с имением ее, всеминутно безжалостнейшим образом гурьбами своими терзали слух и нежное сердце ее. М. все сносила великодушно. Наставницы ее в восторгах живейшей любви не редко давали ей сильные пощечины, разумеется не с тем, чтобы бить ее, а чтобы только ударить. У бедной М. никогда почти не обсыхали глаза от слез.