Но вот наконец фургоны вступают в земли Саара, и теперь их большие колеса катятся почти рядом с холодной, сверкающей разноцветными переливами рекой, извивающейся между грядами высоких холмов, вершины которых по старости прикрыты темными шапочками леса, и вот уже впереди, из-за дубов и ясеней, появляется кладбищенский храм, в котором, по восьми его мрачным граням, госпожа Эстер-Минна с волнением опознает знакомый ей Алтер Турм, «Старинную Башню». И в этих местах уже, в ответ на торопливо брошенное встречным слово «Рейн», можно узнать не только приблизительное направление пути, и здесь уже достаточно просто произнести названия нужных городов, Магенцы, Шпейера и Вормайсы, чтобы тебе ответили не одним лишь кивком, как бы подтверждая существование этих, многим тут известных городов, но порой даже уверенным, энергичным взмахом руки, указывающим точную дорогу, и если раньше светловолосую путешественницу преследовал мучительный страх, что в конце концов ей все-таки придется слушать звуки новогоднего шофара где-нибудь в темном лесу, в исполнении черного язычника, то теперь, когда холодный воздух и запахи родных просторов, покоряемых копытами лошадей, навевают на нее всё более томительные воспоминания, ее нетерпеливое беспокойство, естественно, становится еще больше. Это ее тревожное томление постепенно передается и Абулафии, и даже Бен-Атару с равом Эльбазом — и тем уже не терпится поскорее добраться до заветного города на Рейне, чтобы встретить там новый, 4760-й по счету еврейский год, из древнего чрева которого через каких-нибудь сто с лишним дней вырвется на волю новорожденный и своевольный тысячный год христиан.
Вряд ли, однако, им удалось бы хоть чуть-чуть ускорить бег тяжелых фургонов, что одолевают сейчас безлюдную, снижающуюся в сторону Рейна равнину, когда б не удивительное и внезапное, словно мираж в пустыне, появление перед ними молодого господина Левинаса, собственной персоной и верхом на великолепном жеребце. Оказывается, после отъезда старшей сестры с ее противниками по тяжбе этот обычно уравновешенный молодой человек так и не сумел, вопреки своим надеждам, обрести покой в своем парижском доме. Поэтому он поторопился перевезти всех своих домочадцев, включая неразумную сиротку, к друзьям на винодельне Виль-Жуиф, чтобы они провели там наступающие дни слихот, время покаяния и приговора, а сам, взяв одну из своих индийских жемчужин, поспешил с нею к той красавице герцогине, что славилась любовью к драгоценным камням, и обменял эту жемчужину на самого великолепного, благородного жеребца из конюшни ее супруга, чтобы жеребец этот с легкостью оленя помчал его кратчайшим путем к родной Вормайсе, где он хотел втайне, еще до появления Бен-Атара с его фургонами, принять некоторые меры к тому, чтобы неудача, постигшая его с сестрой в сумрачной винодельне близ Парижа, не повторилась на берегах ашкеназской реки и чтобы истцов по их прибытии встретил поистине достойный и безупречный суд, который состоял бы из выдающихся знатоков Торы, способных не просто произнести, но прямо-таки пропеть надлежащий приговор.
Однако, проведя в родном городе, отчасти скрытно, целых два дня и увидев, что фургоны Бен-Атара всё не появляются, а меж тем звуки еврейских покаянных песнопений в преддверии Нового года с каждой ночью становятся всё громче и громче, молодой господин Левинас не на шутку встревожился — уж не повернул ли купец-двоеженец, из-за какой-нибудь поломки или пришедшей ему в голову новой мысли, назад, в Париж, — и эта тревога побудила его отказаться от своей конспирации и поскакать им навстречу, чтобы поторопить караван и побыстрее доставить магрибцев в приготовленную для них западню. Но, встретив путников, он, к своему великому удивлению, обнаружил, что за каких-нибудь три неполных дня до святого праздника оба фургона всё еще находятся на расстоянии целых двадцати парс — и не от Вормайсы даже, а от Шпейера, в котором, как известно, вообще не сыщешь ни одного еврея, даже просто для утешения души. Поэтому он тотчас вызывается, в качестве бывшего местного жителя, довести караван прямиком до цели, минуя Шпейер, а путникам предлагает отныне отказаться от ночных остановок. И Бен-Атар, тоже уже заразившись страхами госпожи Эстер-Минны, немедленно соглашается с этим предложением ее рассудительного брата и приказывает Абд эль-Шафи, поскольку тому не в новинку вести корабли в темноте, соединить задний фургон с передним короткой толстой веревкой, а передний фургон привязать длинной веревкой к седлу господина Левинаса, чтобы им не разлучиться в дороге, а прибыть к месту назначения всем вместе и воедино.