Они верили, что эта поездка — всерьез, недоумевали, как опытный моряк, потомственный помор Дмитрии Андреевич Буторин решился на такой посудине выйти в Ледовитый океан.
— Как только выйдете в море, — сказал Ушаков, — вас начнет переворачивать вот так, — он показал рукой, как нас будет крутить, словно шар голубой.
Коковин сидел с безразличным видом, дымил папиросой.
— Карты даст мой племянник Валерий, — он повернулся ко мне. — Он теперь заместитель начальника морского пароходства. Если хочешь, давай завтра сходим к нему вместе на работу.
— Договорились, — ответил я.
Валерия Коковина я видел раза два, слышал, что он — один из лучших наших капитанов, награжден орденом Ленина.
— Братцы, возьмите меня с собой! — вскричал вдруг Шадхан, прижав кулаки к груди. — Дмитрий Андреевич, голубчик, я не помешаю, на самом носу свернусь калачиком, всю черную работу буду делать, только возьмите!
Буторин сидел молча. Мы с ним одно время горячо доказывали друзьям и знакомым, что наш план вполне осуществим, но потом решили–не будем никого убеждать, ни с кем не будем спорить, просто дойдем до Мангазеи.
— Вот что, друзья мои, — сказал я, — хотите помочь нам — помогите. Или отойдите в сторону. Только не вставляйте нам палки в колеса, если не хотите со мной поссориться, гром и молния.
Больше в этот вечер о нашем путешествии не было сказано ни слова.
Утром на другой день мы с Коковиным явились к его племяннику в пароходство. Он выслушал меня, подошел к карте.
— Завидую вам, ребята. Карты подберем, зайди дня через два. Трудный участок будет у вас вот здесь, — он провел мизинцем по карте, — Тиманский берег. Туманы, рифы, сильные течения. Не сумеете пройти, дождитесь какого–нибудь нашего судна. Капитанам я скажу.
Пойдете под их контролем. В крайнем случае они могут взять ваше суденышко на борт. Хотя Буторин — мезенский мужик, его родные места, справится. Кроме карт, что–нибудь надо?
Этот вопрос застал меня врасплох. Буторин говорил, что у него есть хороший компас с морской шлюпки.
— Спасибо, больше ничего…
Дмитрий Ушаков на бланках отделения Союза писателей написал ходатайства в различные организации — без особых хлопот я получил все, что требовалось. Под расписку мне выдали набор морских карт. В Управлении по охране общественного порядка — разрешение на боевую винтовку и патроны. В «Севрыбводе» — на лов рыбы для личного потребления неводом и сетями во всех северных водоемах. Единственное ограничение: «Лов семги запрещен». Только бы попалась, голубушка!
Через несколько дней у меня в комнате на полу красовались пять винтов: два бронзовых, три стальных, литые, сварные, двухлопастные, трехлопастные.
Стационарный двигатель привели в порядок, установили, но хлопот было еще много.
Запасной мотор тоже оказался неисправным. Наладили его. Буторин снова пришел с чертежом.
— Печку надо сделать.
Печку сделали — новое задание: трубу для печки.
— Трубу? Почему он не сказал сразу? — рассердился Степан — Пусть перечислит все, что ему нужно, понял?
С этими сборами я одурел немного. В майские белые ночи мне снились не красавицы в соловьиных садах а винты, валы, гайки.
Прихожу в мастерскую, прошу метра два непромокаемой ткани. Дают шесть метров. Принес Буторину, он сует мне болт в руки, как образец:
— Еще парочку таких надо, сходи.
Приношу целую груду, спрашиваю:
— Что еще, Дмитрий Андреевич, нам не хватает для полного счастья?
— Ручные тиски достать бы, — задумчиво отвечает он, — в пути пригодятся. В Союзе писателей возьми еще одну бумагу: просьба ко всем организациям оказывать нам содействие. Ну, бензин, масло, мелкий ремонт за наличный расчет…
Иду к Ушакову, оформляем «охранную грамоту». Вечером завожу разговор со Степаном о ручных тисках.
— Свои отдам. Спроси у бати, может, еще какой инструмент нужен …
Буторин зарегистрировал судно в порту как прогулочный катер. Название «Щелья», в честь родного села. Это старинное поморское слово означает «каменный берег».
На Двине заканчивался ледоход. Буторин стал угрюмым, лишь однажды пришел ко мне сияющим:
— Сегодня я одержал самую главную победу. Моя Манефа согласилась сшить паруса.
Манефа Ивановна была против нашего похода, но, видимо, примирилась.
Наконец, вечером десятого мая «Щелью» спустили на воду. По настоянию Буторина никакого торжества не было. Нептун разгневался и, наверное, ткнул своим трезубцем в днище «Щельи» — она текла как решето.
— Рассохлась, — вздохнув, сказал Буторин. Подошли к причалу яхтклуба. Оставить «Щелью» без присмотра нельзя, утонет. Договорились, что я буду дежурить до утра. Завтра проконопатим щели зальем гудроном.