Вот и сегодня ей опять предстояло сообщить о смерти молодого полицейского его ничего не подозревающим родственникам. Судя по документам, у парнишки была лишь одинокая мать, к слову, не такая пожилая – ей не было еще и шестидесяти. Изабель приходилось видеть всякое – и рыдающих матерей, и падающих в обморок жен, и безутешно плачущих отцов, и полные ужаса и отчаяния детские глаза, еще не до конца осознающие весь кошмар произошедшей ситуации. Так что Родригес была морально готова к тому, что придется испытать. Однако внутри все ныло, как после длительного утомительного физического труда. Иногда Изабель казалось, что организм противится тому, что ей приходится делать.
День, как часто бывает в таких ситуациях, был прекрасным. Солнечным, ярким, с высоким небом, легкими пушистыми облаками и золотистыми бликами, вспыхивающими как какая-то веселая праздничная иллюминация. Было даже слегка жарковато, и Изабель расстегнула верхнюю пуговицу на блузке. Затем вытащила из кармана солнечные очки, сигаретную пачку, зажигалку «Zippo» и отправилась на парковку.
Мрачный темно-синий служебный «Таурус» послушно пиликнул сигнализацией. Родригес положила флаг и коробочку с медалью на переднее пассажирское сиденье, плюхнулась за руль и, глубоко вздохнув, прикурила. В ее очках отражались яркие солнечные лучи, отсвечивающие в боковых зеркалах. Табак был горьким и слегка бил в голову – Изабель курила только во время своих вынужденных «поездок», поэтому покупала крепкие сигареты, от которых першило в горле и мутнело в глазах. Курево помогало ей настроиться на серьезный лад. Она ощущала себя солиднее, взрослее, хотя на пороге и так маячил конец третьего десятка.
Автомобиль неторопливо пополз вперед, к выезду с территории полицейского участка. Ей предстоял длинный путь, через весь город, в сторону частного сектора. Движение было плотным, поэтому ей не сразу удалось выехать на дорогу, и пришлось несколько мучительных минут ожидать просвета в почти непрерывном потоке движущихся машин.
Послеобеденные часы обычно были чудесным временем. И хотя все еще припекало, неотвратимо ощущалась надвигающаяся вечерняя прохлада. Дома сверкали в солнечном свете, окна ярко отблескивали, вспыхивали, словно маленькие прожекторы. Все казалось очень ярким, насыщенным и сочным, каждый цвет, каждый оттенок и тон. В такие приятные дни хочется радоваться жизни и верить в лучшее. Таким днем хочется наслаждаться. Особенно если ты не везешь матери свидетельство о смерти ее сына.
Изабель опустила боковое стекло, сделала глубокую затяжку и выпустила дым в окно. Солнце било в глаза, играло на глянцевом капоте, отражалось от стекол и хромированных радиаторов встречных автомобилей. Родригес откинула солнцезащитный козырек, взяла сигарету в зубы и пошарила рукой по выключателю радио. Ехать в тишине было невыносимо, нужно хоть что-то, любой отвлекающий голос или мелодия.
Изабель подумала о том, каким мог быть Шон Хэйс. Наверное, типичный курсант полицейской академии, пытающий выглядеть браво и добросовестно. Она обратила внимание на дату его рождения – получалось, что он был младше нее на несколько лет, ему совсем недавно исполнилось двадцать три. Всего лишь двадцать три года. Этот парень никогда не состарится, никогда не будет зрелым, у него не появятся морщины и волосы не смогут поседеть. Он не будет воспитывать своих детишек, забирать их из детского сада, провожать в школу, не будет отмечать со своей женой годовщину, у него не случится первой брачной ночи, не будет свадьбы, не будет вообще ничего…
Родригес сделала еще одну сильную затяжку и задержала дым в легких. Радио забормотало голосом новостного диктора, впереди загорелся красный, и автомобиль застыл в раскаленном воздухе, стелящемся по асфальту, в густом солнечном свете, превращающемся в один сплошной отблеск. По пешеходному переходу пробежала веселая детвора с рюкзаками, следом прошагала молодая парочка, держащаяся за руки. Детский смех перебивал негромкое бурчание радио, и Изабель сделала погромче.
Город вокруг кипел жизнью. Все куда-то двигалось, бурлило, словно вода в котле, подвешенном над костром. Так много машин, снующих туда-сюда. Столько людей, постоянно бегущих в никуда, проскальзывающих, словно короткие анимации. Иногда ей все казалось странным. Порой она чувствовала себя оторванной от окружающего мира. Он был каким-то неправильным. Он был устроен нелогично, разум разбивался об него, как кусок льда о твердую скалу. Этот мир всегда жил своей жизнью. Ему не было дела до маленьких историй, до крошечных деталек, из которых он сам состоял. Ему было все безразлично, и это пугало. Он медленно тек, как река, и всегда будет продолжать течь, независимо от того, что произошло и произойдет. Ты можешь либо войти в поток и позволить ему унести тебя дальше, либо сопротивляться и сидеть на берегу, глядя за его меланхоличным движением.