Изабель выбросила окурок в окно. Хотелось абстрагироваться и задуматься о чем-то нейтральном. Например о том, что она сможет пораньше попасть домой. Чем займется сегодня вечером? Наверное, ничем примечательным. Приготовит ужин, сходит в магазин. Может даже выпьет вина. Раньше у нее были проблемы со сном, но теперь все решалось радикально – с помощью снотворного. Всего одна таблетка, и ты спишь как младенец. Она вспомнила, как коротала ночи после своих первых выездов. Случалось даже такое, что уснуть не удавалось до самого утра.
Родригес поморщилась и достала еще одну сигарету. На следующем светофоре прикурила и закашлялась от ударившего в горло едкого дыма. Солнце опустилось чуть ниже, его лучи стали бронзоветь и окрашивать все вокруг в приятные мягкие тона. Город постепенно заканчивался, дома редели, а впереди начинала проступать автомагистраль, ведущая к частному сектору – длинная петляющая загогулина, похожая на гигантскую змею.
Здесь было гораздо приятней, чем среди городской суеты. Красивые зеленые поля, напоминающие дорогие шелковые ковры, раскинувшиеся куда-то далеко-далеко, голубое, похожее на бескрайний океан небо. Высокое и беззаботное, с маленькими барашками облаков, плывущими в неизвестность, такими далекими и недосягаемыми.
Родригес покрутила ручку приемника, пытаясь поймать какой-нибудь музыкальный канал. Через некоторое время ей это удалось, и она угодила на музыкальный хит-парад недели. Большинство песен ее не впечатлило, но одна из последних, исполняемая какой-то до боли знакомой поп-певицей, заинтересовала Изабель. Она даже сделала погромче, настраиваясь на пульсирующую мелодику и вслушиваясь в слова.
«В некотором смысле, все –
Вопрос времени,
Я не буду о тебе беспокоиться,
Ведь у тебя все будет прекрасно.
Возьми мои мысли с собой
И, когда ты обернешься,
То непременно увидишь знакомое лицо.»
Песня была убаюкивающей, какой-то умиротворяющей и погружающей в омут медленно растекающихся на солнце мыслей. Изабель следила за потоком машин, скользящим по шоссе, за лицами, проскакивающими мимо, такими отстраненными, застывшими, как маленькие безмолвные картинки. Ей тоже хотелось ехать в никуда, слушая музыку и не думая ни о чем. Мир вокруг жил своей жизнью. Она была словно зрителем, присутствующим со стороны и смотрящим на все это с грустью и отрешенностью. Обычный непримечательный день, который должен стать для кого-то особенным. Сколько их таких сейчас, в эту минуту? Людей, для которых эта солнечная яркая идиллия навсегда станет синонимом чего-то неприятного и болезненного?
В окно приятно дул прохладный ветер. Жара медленно начала спадать, уступая место предвечернему времени, когда солнце еще яркое, но уже не припекает так сильно, как за пару часов до этого. Дорога была практически идеальной – ни одной кочки и неровности. Машина скользила по ней гладко и мягко, точно по воде. Изабель посмотрела на сложенный флаг и коробочку с наградой, сиротливо лежащие на пассажирском сиденье. Это было так скупо и как-то слишком мизерно. Все, что она должна показать матери вместо живого человека, который всего сутки назад был абсолютно реален.
Частный сектор медленно выплыл из дрожащего марева, постепенно материализуясь и превращаясь в маленькие, словно бы игрушечные домишки. По обеим сторонам дороги начали вырастать огромные рекламные щиты, заслоняющие солнечный свет и отбрасывающие на шоссе большущие черные тени.
Этот район выглядел здорово. Он был ухоженным и приятным, везде было очень чисто и аккуратно. Изабель никогда здесь не бывала. Улицы четко разграничивались – проезды между ними были широкими, а напротив каждой дороги стояли указатели с названиями. Родригес сверилась с адресом и вздохнула. Ей оставалось всего пару улиц. Что, интересно, сейчас делает мисс Хэйс? Наверное, занимается обычными повседневными делами. Может быть, слушает радио и тихонько подпевает. Может быть, у нее прекрасное настроение, и весь день складывается просто замечательно. Она и не подозревает о темно-синем «Таурусе», который становится ближе с каждой секундой. Не знает о том, что ждет ее через несколько минут.
Изабель чувствовала себя палачом. Будто в ее руках было гигантское лезвие, которым она должна была разрубить жизнь человека напополам – на «до» и «после». Это долгое время было ее работой, и каждый раз она словно выносила приговор, ломала жизнь и наносила кому-то тяжкую рану.