Демокрит Терпинович
Семен Дьячков
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СОЛНЦУ
Русская фантастическая проза первой половины XIX века
Демокрит Терпинович
ПУТЕШЕСТВИЕ ПО СОЛНЦУ
Друзья, сестрицы, я в Париже
Я начал жить, а не дышать:
Садитесь все друг к другу ближе,
Мой маленький журнал читать.
Ма plume me sert par fois de lance;
Honny soit, qui mal у pense!
Дитя мое вам представляю
На строгий, справедливый суд;
Но эпиграфу поручаю,
Злой критики умерить зуд.
Первый рассказ
Не говорите мне, более о несправедливостях и странностях которых мы видим на нашей планете; что я недавно увидел на солнце, но сто раз хуже, так что тамошние сахарные пряники покажутся хуже чёрствого хлеба: послушайте, добрые люди: на главах ваших волосы станут дыбом от всего, что я там видел и слышал, но наперёд расскажу вам как я туда попал; может быть иной захочет увериться и справедливости моего рассказа, и тихомолком отправится также на солнце, и пожалуй возьмёт еще, с собою несколько свидетелей, и те когда оттуда возвратятся, будут распинаться, что они говорят правду: слушайте же, добрые люди, как я повал на солнце.
И бытность мою и Африке по семейным делам где, известно вам гора Атлас чрезвычайно высока, так что с её вершины видно поле света, как на ладони, мне захотелось посмотреть на панораму всех человеческих проказ и слабостей старого и нового света, сколько с самой вершины Атласа можно обнять.
Выбираться туда надо было пешком, и я отправился в путь налегке; взял с собою несколько фунтов сухарей и бульона, и вместо палки хороший телескоп: о питье я не заботился, зная, что везде найду довольно росы; только для подкрепления себя и случае нужды я взял еще с собою бутылку старой малаги: таким образом я карабкался шесть дней, перенося чрезвычайные трудности.
Добравшись до вершины, я действительно был поражён величественною, чудною картиною, со всех сторон меня окружавшею; я стоял на вершине этой горы, как на колокольном шпице, и ничто мне не мешало рассматривать подробности всего происходящего на целом полушарии.
Простыми глазами вся эта необозримая поверхность казалась географическою, весьма мелко начерченною картою; но и телескопе, который и десять миллионов раз увеличивал предметы, можно было рассмотреть, многое, весьма любопытное, и довольно забавное; это была полная сумма того, что журналы более ста лет рассказывают по капельке; а как ныне почти все читают журналы, и следовательно все знают, что на свете делается, и даже то, что никогда не делывалось, то и не стану вам рассказывать, что я видел на нашей планете; это опишу и особой тетради для моих правнучат которые, может быть, уже не станут читать журналов; между прочем и потому, что в их время, может быть, не будут уже издавать журналов; каждый сам по себе будет знать более, нежели все журналы вместе.
И так насмотревшись до сыта, я лег отдохнуть на мягкой мураве, и погрузился и глубокий сон: вообразите же, себе мой ужас и удивление, когда я вдруг проснулся на воздухе! земля осталась уже далеко за мною, и казалась не более линейного корабля; а я летел все выше и выше и неизмеримом пространстве: опомнившись несколько от первого испуга я стал размышлять о причине такой странности, и наконец детская игрушка навела меня на истину: я вспомнил что и детстве я забавлялся иногда тем, что пустую яичную скорлупу наполнял росою, и залепив потом дырочки по обеим концам воском, выставлял ее на солнце, которое силою своих лучей притягивало это яйцо, и мы с товарищами моего детства всегда любовались, когда оно таким образом поднималось по воздуху, до тех пор пока совсем терялось из виду: теперь случилось со мною почти тоже, что с яйцом; я целую неделю пил одну росу, которою следовательно всё мое тело было проникнуто; да и добавок во время моего сна все платье мое напиталось росою, сколько оно могло и себя вобрать; как же скоро солнце взошло на горизонт, то силою своих лучей притянуло меня к себе, хотя я не был с обеих концов залеплен воском.
Утвердясь в справедливости этого заключения я перестал беспокоиться; напротив, радовался нечаянному случаю, который вполне удовлетворит моё любопытство на счет всего до солнца, касающегося: сколько голов на земле переломалось под тяжестью пустых догадок — говорил я сам себе, — а вот собственные глаза мои увидят, уши услышат. От радости я даже не подумал, как оттуда опять возвращусь на землю: пускай на солнце лучше нежели на земле, а все-таки родное станет меня притягивать к себе.
Гляжу: земля уже стала казаться не больше шампанской бутылки, а я все ещё летел; наконец ввалился и солнечную сферу, и тогда уже заметно стал опускаться на солнечный шар: чрезвычайно странное, неизъяснимое чувство, лететь таким образом по воздуху; без всякой опоры, и одною притягательною силою солнечных лучей! Кто этого не испытал тому трудно и понять: под конец начало меня беспокоить опасение, что как скоро солнце повытянет из меня всю росу, тогда уже действие притяжения прекратится, я упаду Бог знает куда, и разобьюсь, может быть, и прах прежде нежели мне удастся рассказать добрым приятелям все со мною случившееся, и предостеречь их от подобных приключений; но вскоре я успокоился, чувствуя, как легко — точно перышко — опускаюсь на солнечную почву, приближаясь к которой я с начала совершенно был ослеплен чудесным светом исходящим из всех предметов; можно было подумать, что я опускаюсь и море света.
Наконец я благополучно спустился, и прямо в средину народного собрания; я после узнал что в это время ученые взвешивали на огромных весах целые глыбы солнечных лучей, и определяли их удельный вес.
Я встал на ноги, отряхнулся и начал оглядываться во все стороны; вижу: народ исполинского роста; кожа их светилась, точно фосфором намазанная; находившийся тут для порядка в ученых занятиях Ректор послал своего помощника посмотреть, что такое спустилось: этот как сам учёный — так уж случилось — догадался по моей фигуре, что я должен быть человек, но как я мог тут очутиться, в таком против него малом размере, и с несветящеюся кожею, этого он по своей неопытности еще не понимал; он взял меня, посадил на свою ладонь, и спросил кто я, откуда пришёл и за чем?
Там все говорят на всех языках; поэтому он легко понял, что я человек прилетел к ним с земли верхом на солнечном луче; за чем? я и сам не мог объяснить, а сказал только, что меня привёл к ним совершенно нечаянный случай, и вероятно первый такого рода с тех пор как существует наша земля; вот почему я и не мог иметь, ни паспорта, ни открытого листа.
Он выслушал меня с удивленьем и отнёс к Брршкизу (военный начальник города) на ладони, точно как у нас носят на пальце попугая, Брршкиз был человек пожилой, благородной наружности, на вид такой ласковый, приветливый. Он взял меня с руки Шиликила, посадил на свою, и начал расспрашивать весьма подробно; но видя, что мои рассказы на счет земли будут продолжительны, он оставил учёных возиться с лучами, отнес меня к себе домой, где и представил своему семейству, состоявшему из жены и четырех дочерей.
Они очень обрадовались живой кукле; так они меня называли; и тут я должен был им рассказывать все, что знал на счет нашей планеты; а чтоб удобнее было всем видеть и слышать, посадили меня на кукольный стулик, который поставили на маленьком подносе по средине круглого стола, вокруг которого все уселись: вы догадаетесь, что на тамошнем подносе уставится порядочная Китайская беседка наших парков.
Они очень удивлялись моему рассказу; особенно не могли понять того, что люди друг друга убивают за клочок земли; не редко даже за пустое слово! и ещё хвастаются тем что убивают себе подобных; над переменами мод они чрезвычайно хохотали, уверяя меня, что у них люди гораздо умнее, и что с незапамятных времён все жители солнца носят платья одинакового покроя, сообразного с их климатом.
Всего нельзя было рассказать и один раз; меня отнесли к обеденному столу, и старшая дочь хозяйки, Милили, посадила меня пред собою на стол на маленьком подносе; передо мною поставили кукольный столик и подали мне кушание на кукольных же тарелочках.