для моих филологических занятий. Этих людей поистине изумля-ла моя
предупредительность; они, конечно, и понятия не имели о моих целях, и скоро
в караван-сарае, который находился на их обычном пути, распространилась
молва, что у Хайдар-эфенди, посланника султана, великодушное сердце, а
Решид-эфенди (это имя я присвоил своей скромной особе) обходится с
дервишами, как со своими братьями, и, весьма вероятно, сам переодетый
дервиш.
Поскольку обо мне сложилось такое мнение, меня ничуть не удивляло, что
странствующие дервиши сначала приходили ко* [26] *мне, а затем к министру
[посланнику], ибо доступ к последнему часто был им не дозволен и лишь
благодаря моему посредни-честву они могли получать свои оболы или исполнять
другие желания. Так было и утром 20 марта, когда четверо хаджи пришли ко мне
с просьбой представить их посланнику султана, потому что они хотели
пожаловаться на персов, которые взяли с них у Хамадана на обратном пути из
Мекки суннитский налог, который давно запрещен султаном и который порицается
даже персидским шахом (Добрые татары думают, что весь мир должен
повиноваться султану, главе их религии. В глазах суннитского мира законный
халиф (преемник) Мухаммеда тот, кто владеет аманати шарифе, т. е.
благородным наследием, которое вклю-чает: 1) все реликвии, хранящиеся в
Стамбуле в здании Хиркаи-Саадет, например плащ, знамя, бороду и зубы
пророка, потерянные им в одном сражении, предметы одежды, Коран и оружие,
принадлежавшие первым четырем халифам; 2) обладание Меккой и Мединой,
Иерусалимом и другими местами паломничест-ва мусульман). "Мы не хотим от его
превосходительства денег, - говорили они, - мы только хотим, чтобы в будущем
наши соотечественники-сунниты могли беспрепятственно посещать святые места".
Такие бескорыстные слова из уст людей Востока поразили меня, я пристально
всматривался в лица моих гостей и должен открыто признать, что, несмотря на
всю кажущуюся дикость, несмотря на жалкое одеяние, я нашел в них нечто
благородное и с первого взгляда почувствовал к ним тайное расположение.
Я вступил с ними в весьма долгий разговор, чтобы подробнее узнать об их
спутниках и о пути, который они проделали от родных мест до Мекки, и о
маршруте, которым они намерева-лись следовать до Тегерана. Говорил большей
частью хаджи из Китайской Татарии^12 , именуемой также "Малой Бухарией",
прикрывавший свои лохмотья новым зеленым джуббе (суконная верхняя одежда), с
огромным белым тюрбаном на голове, своим горящим взглядом демонстрировавший
превосходство над остальными спутниками. Отрекомендовавшись придворным
имамом Ванга (китайского губернатора) из Аксу (провинция Китайской Татарии),
уже дважды посетившим святые места и потому хаджи вдвойне, он познакомил
меня с сидевшим рядом с ним спутником и пояснил мне, что присутствующих
здесь людей следует считать предводителями небольшого каравана хаджи,
насчитывающего 24 человека. "Наше общество, - продолжал оратор,- состоит из
молодых и старых, богатых и неимущих, благочестивых ученых и мирян, однако
все мы живем в полном мире и согласии, так как все мы из Коканда и Кашгара
(Название "Кашгар" употребляется часто для обозначения всей Китайской
Татарии.) и среди нас совсем нет бухарцев, этих ехидн рода человеческого". О
враждебном отношении узбекских (татарских) племен Средней Азии к таджикам
(персидскому коренному населению) мне было уже давно известно, вот почему об
этом я не хотел больше ничего* [27] *расспрашивать, а с большой охотой
выслушал сообщение о пла-не, которому они намеревались следовать, продолжая
свой путь домой. "Отсюда на родину, - объяснили мне татары, - у нас есть
четыре пути: 1) через Астрахань, Оренбург и Бухару, 2) через Мешхед, Герат и
Бухару, 3) через Мешхед, Мерв и Бухару, 4) через Туркменскую пустыню, Хиву,
Бухару. Два первых пути слишком дороги для нас, да и война в Герате -
немалое препят-ствие; несмотря на то что оба последних пути очень опасны, мы
должны выбрать один из них и хотим посоветоваться с тобой об этом".
Я беседовал с этими людьми уже целый час, мне определенно нравилась их
чистосердечность, и, хотя необычные черты лица чуждой расы, жалкая одежда и
бесчисленные следы тяжких странствий придавали этим людям совершенно дикий,
устра-шающий вид, я не мог удержаться от мысли: не совершить ли мне свое
путешествие в Среднюю Азию с этими паломниками? Они были бы для меня
наилучшими наставниками; кроме того, они принимали меня за дервиша
Решид-эфенди и видели меня в этой роли в турецком посольстве; кстати, они
были не в лучших отношениях с Бухарой, единственным городом в Средней Азии,
которого я, бедный, действительно боялся, ибо бояться меня, естественно,
научила несчастная участь моих предшественников. Поэтому я немедля сообщил
им о своем намерении. Я знал, что они начнут расспрашивать меня о
побудительных причинах. Уважаемый читатель поймет, конечно, что я не мог
рассказать этим истинным сынам Востока о своих научных целях; они сочли бы
смешным, что такая абстрактная цель побуждает эфенди, т. е. господина,
подвергать себя стольким опасностям и затрудне-ниям; может быть, они нашли
бы в этом повод для подозрений. Человеку Востока неведома жажда знаний, и он
не верит в ее существование. Поскольку я не хотел резко выступать против
воззрений этих сынов Средней Азии, крайне фанатичных мусуль-ман, мне
надлежало прибегнуть к основательной лжи, так чтобы это не только льстило
моим спутникам, но и способствовало поставленным мною целям. Я сказал им,
что уже давно испыты-ваю тайное, но страстное желание увидеть Туркестан
(Среднюю Азию), этот единственно еще оставшийся чистым источник
мусульманской добродетели, и посетить святые места Хивы, Бухары и
Самарканда. Это намерение, уверял я их, привело меня из Рума (Турции) сюда;
уже год, как я жду в Персии, и теперь благодарю бога, что он послал мне
спутников, подобных им (указывая на моих татар), с которыми я смогу
продолжать свой путь и осуществить свое желание.
Когда я окончил свою речь, добрые татары смотрели на меня с истинным
изумлением, но скоро они оправились от удивления, вызванного моими
замыслами, и я заметил, что теперь они окончательно уверились в том, о чем
раньше лишь подозревали, а именно в том, что я дервиш. Они бесконечно рады,
говорили мои новые знакомые, что я считаю их достойными дружбы,* [28]
*соглашаясь отправиться с ними в столь дальний и опасный путь. "Мы все
готовы стать не только твоими друзьями, но и твоими слугами, - говорил Хаджи
Билал (так звали вышеупомянутого оратора), - но только мы должны обратить
твое внимание на то, что дороги в Туркестане не так удобны и безопасны, как
в Персии и Турции. На наших дорогах часто неделями не бывает ни крова, ни
хлеба, даже ни капли питьевой воды, к тому же приходится опасаться, что тебя
убьют, возьмут в плен и продадут в рабство или же ты будешь заживо погребен
песчаными бурями. Обдумай как следует свой план, эфенди, чтобы не
раскаяться, когда будет уже поздно, и мы не хотим, чтобы ты обвинял нас в
своем несчастье. Ты ни в коем случае не должен забывать, что наши