Одним из явных чудес было то, что для столь огромной толпы оказалось достаточным хранимого города, который занимает русло долины, имеющей ширину в полет стрелы или того менее. Если бы большие города решились принять такое множество, они были бы слишком малы для него. А что же этот высокочтимый город? Чем объяснить истинное чудо, давшее ему пространство для размещения этого несметного числа людей, если не /170/ правдивым сравнением, предложенным улемами, — он увеличивается, чтобы принять всех прибывших, подобно тому, как матка растягивается, чтобы поместить новорожденного? То же относится к Арафату и другим почитаемым святилищам святого города. Да возвеличит Аллах его святость и да простит нас, по своей милости и щедрости!
С самого начала благословенного месяца литавры эмира звучали утром и вечером, а также во время молитв, возвещая о хадже, и так продолжалось до подъема на Арафат. Да окажет здесь нам Аллах свое благоволение и милость!
В понедельник, 5-го или 4-го числа этого месяца [19 — 20 марта 1184 г.] прибыл эмир Осман ибн Али, правитель Адена, который сбежал оттуда перед прибытием Сайф ал-Ислама, направлявшегося в Йемен. Он пустился в море со многими тяжело нагруженными кораблями джалаб и бесчисленными ценностями; так как его правление было длительным, доходы его были велики. Когда он высадился в месте, называемом ас-Ср... его джалаб были настигнуты кораблями эмира Сайф ал-Ислама, которые захватили самое ценное из находившегося на них. Но он уже унес с собою на берег легкие ценности и прибыл сюда цел и невредим со свитой своих слуг и рабов.
Он прибыл в Мекку с караваном, тяжело нагруженным вещами и ценностями, который на виду у людей проследовал к возведенному им здесь дому, куда в предшествующую ночь были доставлены его рабами и слугами самые дорогие ценности и деньги. Невозможно было определить величину и стоимость его состояния, и это притом, что многое у него было отнято. Ибо во время своего правления он обращался с купцами наихудшим образом и все прибыли от торговли доставались ему и в его руки попадали ценные товары, вывезенные из Индии; таким незаконным образом он скопил несметные сокровища, достойные самого Каруна[237]. Но превратности судьбы привели его к упадку, и он не пользовался уже, как прежде, доверием Салах ад-дина, ибо этот бренный мир уничтожает своих любимцев и пожирает своих сыновей. [Ожидаемое] от Аллаха вознаграждение — лучшее из сокровищ, а повиновение ему — самая благородная цель. Нет бога, кроме него!
А свидетельства относительно молодого месяца, благословенного и благосклонного, оставались неопределенными до той поры, /171/ когда умножились известия о его появлении в ночь на четверг, соответствующий 15 марта. Об этом свидетельствовали люди, заслуживающие доверия, — благочестивые и воздержанные йемениты и прочие, пришедшие из почитаемой Медины. Но кадий оставался тверд в своем намерении отложить решение в надежде на появление гонца с известием о прибытии иракского эмира, чтобы узнать от него, каково мнение об этом эмира хаджа.
Когда наступила среда, 7-е упомянутого месяца зу-л-хиджжа [22 марта 1184 г.], прибыл гонец; а сами мекканцы испытывали страх из-за его задержки, опасаясь гнева халифа по отношению к их эмиру Муксиру, который [ранее] одним своим предосудительным поступком уже вызвал его. Прибытие гонца вернуло мир и спокойствие встревоженным душам, ибо он явился с новостями радостными и благоприятными и объявил, что молодой месяц был виден в упомянутую ночь на четверг. Известия об этом распространились и были приняты кадием со столь большим доверием, что он счел себя обязанным произнести в тот же день проповедь согласно принятому обычаю, то есть в седьмой день зу-л-хиджжа, после полуденной молитвы.
Он призвал в ней людей к исполнению их обрядов, а затем объявил им, что следующий день будет днем восхождения на Мину, то есть днем тарвийа[238], и что их вакфа будет в пятницу, и что согласно священному хадису пророка Аллаха — да благословит его Аллах и приветствует! — она равняется семидесяти [обычным] вакфа, а превосходство этого стояния во все годы подобно превосходству пятницы надо всеми прочими днями.
В четверг рано утром толпа поднялась на Мину и продолжала оттуда двигаться к Арафату. По обычаю, следовало провести ночь в Мине, но люди вынуждены были отказаться от этого, опасаясь Бану Шаба, которые нападали на паломников на пути в Арафат. Эмир Осман, о котором уже шла речь ранее, отличился здесь, как в священной войне, и мог надеяться получить прощение всех своих грехов, если это будет угодно Аллаху. А именно: со всеми своими хорошо вооруженными соратниками он продвинулся до ущелья между Муздалифой и Арафа-том, в место, где путь стеснен двумя горами. С одной из них, расположенной с левой стороны от идущего к Арафату, Бану-Шаба спускаются и нападают на паломников. В этом ущелье, меж двух гор, эмир разбил круглый шатер после того, как послал вперед одного из своих соратников, который на коне поднялся на вершину горы, а она была крутой. /172/ Мы были восхищены его поступком, но наше восхищение относилось более всего к его коню, который смог вскарабкаться на такой крутой откос, куда не смогла бы подняться [и лань]. Благодаря заступничеству эмира все паломники оказались в безопасности; он приобретет таким образом двойную награду: одну за хадж, другую за священную войну, ибо обеспечение безопасности направляющихся в день, подобный этому, к Аллаху всемогущему и великому является поистине священной войной. Люди продолжали подниматься весь день и всю ночь и весь день пятницы; так на Арафате собралась толпа, численность которой не мог определить никто, кроме Аллаха всемогущего и великого.
238
Во времена Ибн Джубайра, как и до сих пор, церемонии собственно хаджа начинались 7 зу-л-хиджжа; первой из них была проповедь в мекканской мечети. 8 зу-л-хиджжа называлось днем тарвийа («день снабжения паломников водой», когда они запасались ею). В этот же день паломники отправлялись на гору Арафат.