На наш взгляд, есть искусства, более и менее зависимые от школы. Трудно представить себе человека в зрелом возрасте, желающего выразить свои чувства языком танца - не на бытовом уровне, а на художественном. Если он не обучен технике танца, культуре движения, если его двигательный аппарат не прошел долгой тренировки - ничего у него не выйдет. В то же время вполне можно допустить (и история литературы знает такие примеры), что литературный дар может обнаружиться даже в старости, и человек способен создать свой поэтический язык (как это было с Уолтом Уитменом), не пройдя никакой литературной школы и все же оставив свое имя в поэзии.
С литературой проще. Ее язык, ее основа и школа - живая народная речь, которой каждый владеет с детства. Конечно, существуют и специальные формальные литературные школы, но ни одна из них не претендует на создание особого языка, отличного от того, на котором мы разговариваем - иначе писатель и поэт превратятся в инопланетян.
Но как же обстоят дела с музыкой? Насколько важна в ней школа? РД много размышлял над этими вопросами, много спорил, никогда, впрочем, не считая себя абсолютно правым. Он привык подвергать сомнению собственную правоту. Как и правоту всех других людей.
С одной стороны, совершенно ясно, что, не умея играть на гитаре, ничего на ней и не сыграешь, разве что извлечешь некий звук. А на трубе и звука не извлечешь, а точнее, не извлечешь музыкального тона, получится лишь шипение. Значит, нужно научиться.
Это бесспорно.
Но, с другой стороны. РД знал и любил многих музыкантов, прежде всего джазовых, про которых было известно, что они никогда не учились музыке и даже не знают нот.
Все дело в том, что мы подразумеваем под словом «учиться».
Сторонники профессионализма в искусстве понимают под обучением систематический процесс, начинающийся в раннем возрасте и проходящий под руководством педагогов в специальных учебных заведениях. В музыке это - музшкола, музучилище, консерватория. Из консерватории выходят люди с дипломами о высшем музыкальном образовании. Они, несомненно, умеют технично извлекать звуки из музыкальных инструментов и досконально знают нотную грамоту.
Однако это не всегда означает, что они - музыканты, подобно тому, как выпускники филологических факультетов, владеющие науками о языке - фонетикой, лингвистикой, морфологией, семантикой - далеко не всегда становятся поэтами и писателями.
Для этого надо иметь еще что-то. Раньше говорили - дар Божий.
РД предпочитал в искусстве людей, двигающихся со стороны Божьего дара к профессиональному умению. Именно их он и называл дилетантами. У дилетанта процесс обучения ремеслу - гораздо более мучительный, длительный, лишенный методики. Но он же и более плодотворный, ибо ничто не принимается на веру, ничто не употребляется в готовом виде, почти до всего доходишь сам, по пути изобретая массу велосипедов и выкидывая их без сожаления. По существу, дилетант учится всю жизнь, потому что никогда не наступает момента получения диплома и осознания себя профессионалом. Параллельно, участь технике, дилетант может создать и нечто новое в искусстве. Он никогда не говорит себе: «Сначала я выучусь, а потом буду создавать искусство». Он сразу берется делать искусство и учится на своих ошибках, подвергаясь насмешкам и гонениям.
Сколько раз у РД спрашивали; «Скажите, вы учились в Литературном институте?» - «Нет, я закончил Политехнический, - отвечал РД. - Мне этого достаточно».
Сколько раз он слышал, как какой-нибудь журналист, музыковед или композитор спрашивал у рок-музыканта: «Скажите, а вы знаете нотную грамоту? Ах, нет… Тогда о чем же говорить?»
Может создаться впечатление, что РД признавал лишь дилетантский путь в искусстве. Совсем нет. Сам он не раз испытывал недостаток в исторических, философских и филологических знаниях и восполнял его в той мере, в какой они были необходимы для практической работы. Образование не может повредить таланту, эту истину не надо доказывать. Однако в наш век специализации и научного мышления профессионалами в искусстве стали считать лишь тех, кто учился ему специально и получил соответствующий диплом, а это не убеждало РД. В конце концов, когда он шел на выставку художника, его не интересовало наличие у того диплома, интересовали лишь картины. То же происходило и на концертах.
Таким образом, дилетантизм РД был не просто защитной маской, помогавшей ему на первых порах: чего, мол, с меня взять, я дилетант! Он был своего рода философией в искусстве, которая самым непосредственным образом могла быть приложима к рок-музыке. Однако философия дилетантизма, такая удобная с виду (зачем учиться, когда есть талант?), на деле оборачивалась каторжным трудом. Дело в том, что дилетант ничем не защищен, он представляет собою очень удобную мишень для критики. Первый же читатель, слушатель, зритель может бросить ему презрительно: «Ты дилетант!» Поэтому дилетантизм предполагает, по сути, овладение профессией на более высоком уровне, чем уровень, заданный профессиональным обучением. Лишь тогда художник может смело называть себя дилетантом, чтобы услышать в ответ: «Ну что вы!… Какой же вы дилетант?…»
Рассуждения эти относятся и к РД, и к рокерам. Различие в том, что первый называл себя так публично, а вторые предпочитали помалкивать. И все же потихоньку делали свое дело так, что некоторые из них добрались до высот искусства, которые и есть высоты профессионализма.
Все это было заложено в псевдониме, избранном РД на заре своего нового увлечения. Он уже чувствовал, что, назвавшись так, не бросит дело на полпути, не останется дилетантом, а начнет медленно, но верно исследовать неведомый мир, как профессор Челленджер в одном из любимых с детства романов Конан-Дойла.
Глава III. РД: Дискотека крупным планом.
Можно ли писать о том, что знаешь так же глубоко, как большинство читающей публики? Точнее, так же неглубоко.
Можно, если есть слова. Слова возникают, если есть мысли. Мысли же рождаются благодаря чувствам. Все очень просто.
Чувства у меня определенно имелись. Они возникали всякий раз, когда я видел на улице хозяйственные сумки с изображениями Боярского и Пугачевой, когда прочитывал незнакомые слова на импортных кофточках, когда пытался вникнуть в смысл текстов, исполняемых под электрогитарный рев, когда виновато топтался под музыку в молодежной компании рядом с юношами и девушками, чьи движения вызывали во мне зависть и стыд.
Безнадежное чувство отчаяния обуревало меня, когда я видел на экране телевизора двух английских красоток - черненькую и беленькую, у которых не было даже имен, а только чувственное наименование KISS, и которые удивительно синхронно и зеркально-симметрично производили движения руками, ногами, телом… Возникало также ощущение предательства, так как я понимал, что это доставляет мне удовольствие.
«Куда мы катимся?» - спрашивал я себя, но телевизора не выключал.
Короче говоря, я решил выставить себя на посмешище. Во-первых, потому что хотел вникнуть в проблему отцов и детей. Во-вторых, по моей склонности ко всякой новой деятельности.
Я сказал себе, что не буду врать. То есть буду писать, что вижу и как вижу.
Меня ободряли, говоря. Что нет ничего ценнее свежего взгляда и не обязательно быть курицей, чтобы судить о качествах снесенного яйца.
Ну, насчет своей свежести я иллюзий не питал.
У меня было впечатление, что я высаживаюсь на Марс без знания языка и копейки марсианских денег, чтобы вступать в контакт и писать об этом репортажи.
Моя дочь в это время сдавала сессию в институте и сидела над конспектами лекций со стереонаушниками на голове. Она говорила, что BEATLES помогают ей усваивать теоретическую механику.