— Какой-то злой человек отравил его, милая, — сказала мать. — Тут уж ничем не поможешь. Лучше иди наверх. Это очень жестоко, но…
— Он думает, что это сделала я! — вскричала девочка. — Лев, Лев, я этого не делала!..
Но Лев только еще раз содрогнулся всем телом и замер.
— Он умер, милая, — сказала мать.
— О, Лев!.. — прошептала она и наконец расплакалась.
Той ночью она шептала своему шару: «Я узнаю, кто это сделал. Я убью их. Я сама возьму яд и…». А утром, с сухими глазами, девочка наблюдала, как отец и садовник хоронили Льва в углу сада. Линет рыдала, а она подумала: «Дурочка, твои слезы опоздали». Все казалось поздним в то знойное утро поздней осени, и она еще не понимала, что это кончается ее детство. Она пыталась найти яд, чтобы отомстить за пса, но никто не поддержал ее. Вскоре его могила заросла травой, и Лев уже не осуждал ее. Но когда она смотрела на скрытых приливом Двух львов, ей казалось, что бедный пес с упреком глядит на нее сквозь землю, и она шла к Большому камню, гладила его жесткую шкуру, и скоро он стал Львом и простил ее.
Так кончилось детство. Его унесло течением, как уносит сейчас, на зыбкой грани сна и яви, его символы и звуки. Скалы, песок, вода — все ушло, кроме шара. Ибо и сама она уплыла прочь, захватив с собой только свой шар. Он остался. Девушка сонно шевельнулась, пытаясь дотянуться до него, но рука безвольно скользнула вниз, в пропасть сна.
Легкий ветерок чуть отодвинул штору и скользнул под дверь, прихватив по дороге лежавший на полу у кровати листок бумаги. Ветер повлек его к порогу и он, поколебавшись какое-то мгновение на краю нижней ступеньки, лег на траву. Потом пришел летний дождь. Его тяжелые, мерные, как шаги часового, капли падали с конька крыши на металлический подоконник, окончательно усыпляя девушку…
Утром они пришли по золотистой дороге — крошечные фигурки, несущие свои дары. Облачка пыли у их ног образовывали дымку, и на расстоянии казалось, что они плывут над землей. Их хламиды, расцвеченные фруктами и цветами, были богаты и веселы, как и их дары, приносимые во имя веры в то, что все сбудется так, как они надеялись, рассчитывали, планировали…
Элизабет открыла глаза и на дороге к деревне увидела пеструю толпу жен фермеров, несших к деревенской церкви свои подношения к завтрашнему празднику урожая. Шествие возглавляла пятнадцатилетняя дочка миссис Джири, одетая во все желтое.
Рядом с Элизабет, возлежащей в шезлонге, высился ствол эвкалипта, кора которого переливалась красным, алым и кремовым, а над ним шевелилась крона из сине-зелено-серых листьев. Уголки ее губ печально опустились: сон, пробуждение, явь… явь без Яна.
«Кто ты? — спросила она себя. — Теперь, когда кончились видения прошлого? Ты — Элизабет Уайкхем, ты болела, а сейчас поправляешься. Вот кто ты… Но ты не можешь писать стихи. Ты вообще ничего не можешь… а он не приехал».
Вяло, неохотно она повернула голову в ту сторону, откуда ему надлежало появиться. Уверенная, что там пусто, она, тем не менее, впитывала взглядом все подряд, боясь что-либо пропустить. Слева был холм, поросший молодыми, застывшими от зноя деревцами. Из-за холма выбегала желтая дорога, которая, прорезая деревню, огибала обшитую досками церковь, уродливую старую пивную, почту, магазин, пару коттеджей и поднималась серпантином на другой холм по ту сторону долины. Глаза девушки лихорадочно прослеживали все ее изгибы. Дорога. Дорога из Сиднея в Сидней. Она скрывалась за деревьями и появлялась вновь на вершине холма — желтое пятно. Пустое желтое пятно.
Взгляд Элизабет скользнул на вздымающийся на западе Старый Улей — вовсе не улей, а всего лишь скала, увенчанная несколькими деревцами. «Чертов камень!» — пробормотала она и зажмурилась, сдерживая слезы. «Не будь дурой, — приказала она себе, — возьми книгу и читай. Все лучше, чем реветь!»
Ее рука механически подняла с травы книгу и поднесла к глазам. Она начала было читать, но мысли витали где-то далеко: Ты провела здесь шесть недель. Целую вечность. Но это всего лишь полтора месяца с тех пор, как ты не видела его. Он пишет дважды в неделю. Выполняет свой долг? Нет, он пишет с любовью. О своей работе, считая, что тебе это интересно… Но о работе ты не читала, смотрела лишь на начало и конец — «Дорогая Лиз!» и «С любовью, X». Так он подписывается только для тебя. Тебе же хочется, чтобы он писал только о тебе и себе, о том, как он тоскует по тебе, а ты бы сравнивала это с тем, как ты сама тоскуешь по нему… Несколько дней назад он написал, что приедет на уикэнд, что сможет вырваться на целых три дня, и пусть миссис Джири приготовит ему пристанище. И только потому, что он не приехал вчера вечером, ты совсем расклеилась. Тебе уже мерещились то разбитый мотоцикл и лужи крови, то Ян, беспечно танцующий с блондинкой в ночном клубе. Не психуй, подожди, он приедет. Жди…