Утро выдалось ветреное и пасмурное. Однако уже с рассвета весь город высыпал на улицы. Толпы народа тянулись к южной окраине столицы, на Петергофскую дорогу. Туда же направлялись коляски и кареты знати, туда же везли седоков извозчики, скакали всадники – военные и штатские. На Петергофской дороге, за Нарвской заставой, выстроились гвардейские полки – Преображенский, Семеновский, Измайловский, Егерский, Гвардейский экипаж.
Еще четыре месяца назад эти полки стояли лагерем под Парижем.
Пройдя с боями тысячи верст, освободив Европу от наполеоновского господства, они завершили свой поход во французской столице.
Несколько недель отдыха – и в июне 1814 года первая гвардейская пехотная дивизия через Нормандию направилась к Шербуру и здесь погрузилась на корабли. Плыли пять недель. Несколько дней гостили в Англии. И вот наконец увидали родные берега.
Поначалу полки разместили в Петергофе и Ораниенбауме. 27 июля гвардейцы выступили к Екатерингофу и встали лагерем на окраине столицы. В тот же день в Павловске был устроен придворный праздник, на который пригласили гвардейских офицеров.
Поглядеть на праздник привели из соседнего Царского Села воспитанников Лицея. Среди них был и пятнадцатилетний Александр Пушкин.
За два года перед тем – летом 1812 года – юные лицеисты прощались с уходившими в поход воинами. «Мы провожали все гвардейские полки, потому что они проходили мимо самого Лицея, – рассказывал И. И. Пущин, – мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвой, обнимались с родными и знакомыми: усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестами. Не одна слеза тут пролита».
Пушкин позже писал об этом:
Многие месяцы Петербург, как и вся страна, жил ожиданием очередных военных реляций. Многие месяцы отделяли страшную и горестную весть об оставлении Москвы от радостного известия о взятии Парижа. Россия прошла через тяжкие испытания. Сотни городов и селений были разорены. Тысячи русских воинов – солдат, офицеров, генералов – кровью заплатили за независимость своей страны. Возвращение победоносных полков, счастливое окончание долгой и опасной войны касалось всех от мала до велика, стало праздником для всех сословий.
Торжественное вступление гвардии в столицу назначено было на 30 июля.
Возле Нарвской заставы поставили триумфальные ворота в классическом стиле: деревянные, но богато украшенные изображениями доспехов, фигурами воинов. Венчала триумфальную арку колесница Славы с шестеркой вздыбленных коней.
К четырем часам дня войска выстроены были на второй версте от города и торжественным маршем направились в город, в свои казармы. По всей дороге их встречали радостными криками, из окон летели цветы. Порой солдаты выбегали из рядов, чтобы обнять родных.
В толпе смеялись, плакали, пели. Вечером город был иллюминирован. «Нынешний день принадлежит к числу прекраснейших, усладительных дней, которыми одарил нас мир; оный останется навсегда незабвенным в сердцах наших!» – писала петербургская газета «Русский инвалид». И вот на фоне этой единодушной радости, этого всеобщего торжества особенно резко и зловеще обозначилась вечная, непереходимая черта, разделявшая господ и простонародье. Будущий декабрист Иван Якушкин, тоже встречавший 30 июля 1814 года гвардейские полки, рассказывал об этом дне: «Наконец показался император, предводительствующий гвардейской дивизией… Мы им любовались, но в самую эту минуту, почти перед его лошадью, перебежал через улицу мужик. Император дал шпоры своей лошади и бросился на бегущего с обнаженной шпагой. Полиция приняла мужика в палки. Мы не верили собственным глазам и отвернулись, стыдясь за любимого нами царя…» Русский мужик, русский народ для царя, как и для большинства дворян, был чем-то чуждым, враждебным и, пожалуй, не менее опасным, чем Наполеон.
Между тем как раз теперь, когда бесстрашие и самоотверженность русского мужика спасли страну от поработителей, народ особенно остро ощутил несправедливость своего подневольного положения.
Солдаты, освобождавшие Европу, своими глазами увидали такие земли, где народ не знал крепостного ярма. «Еще война длилась, – писал декабрист Александр Бестужев, – когда ратники, возвратясь в домы, первые разнесли ропот в классе народа. Мы проливали кровь, говорили они, а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа».