– А у вас есть градусник? – спросил я. Вспомнил, что мой в бардачке машины, а я уже давно не мерил.
– Возьми в шкафу за стеклом около Гёте.
Я с трудом встал – всё отсидел себе. Живот мой вздуло – наверно, так чувствуют себя беременные женщины.
Градусник показал, что всё в норме, температура была даже ниже, чем положено. Правда, мне всё равно было нехорошо. Врачи предупреждали, что у меня плохой иммунитет, организм не хочет бороться, и температура может не подниматься. Я посмотрел назад в окно: там почти совсем потемнело, а мы всё так и сидели при свете от экрана компьютера. В сумраке лицо Гули стало не красным, а коричневым, зато белые волосы красиво отсвечивали.
В таком состоянии, которое было у меня, ночевать в машине совсем не хотелось. Предложение о хорошенькой, уютной гостевой всё больше и больше мне нравилось. Наконец я твёрдо решил остаться, от этого даже живот отпустило, а сам я стал подрёмывать, словно лежу уже в чистенькой тёплой постели. Гуля давно ничего не рассказывала, а включила какой-то фильм-мелодраму, наполнивший комнату отсветами экрана.
– Ой! Ой! Сколько времени? – Гуля вскочила со стула и зажгла свет.
Я, сощурив глаза, заворочал головой и с трудом открыл их. Меня слепило.
– Сколько на твоих часах?! Сколько на твоих часах?! – Она чуть не топала ногой в истерике. От её крика у меня заработал желудок, главное, что в правильном направлении.
– Сколько времени?
В компьютере смеялись.
Я никогда не носил часов, но у меня в руках был мобильный:
– Без двадцати двенадцать.
– Когда будет ровно одиннадцать сорок семь, – сказала она, очень чётко разделяя слова, и захлопнула ноутбук, – скажешь мне. Ты должен мне сказать.
Эти несколько минут были для меня непростыми. Я ждал, что произойдёт, поглядывая на Гулю. Она всё ещё держала руку на выключателе. Лицо сосредоточенное, а сама ещё больше сутулится, чем обычно. Одна нога выставлена в разрез платья, по подолу оно помято, так как Гуля долго стояла на коленях перед компьютером. Вспомнился Пехтя, и почему-то подумалось, что Гуля хочет взорвать квартиру.
Я посмотрел несколько раз в окно, где должна была быть кочегарка, но там ничего не видно, чуть светлеет полоса неба, как тело в темноте.
– Сорок семь.
Гуля быстро сделала какие-то манипуляции на своей руке. Я вскочил со стула.
Она подошла и протянула к моему лицу руку:
– Идут. Слушай!
Полноватое белое запястье с нежной кожей стягивал браслет. Часы самые обычные, невзрачные, с трещиной на стекле, похожей на дополнительную стрелку. В тишине слышно, как они лихорадочно тикают.
– Потерялась подводочка, стрелки переводить. А батарейка кончилась, надо было новую вставлять, чтоб время совпало. Вчера не смогла. Алёшин подарок.
Я даже сглотнул. Стало понятно, что она сумасшедшая, фрик, ненормальный фрик.
– Пойду я, пора уже.
– Ну куда ты пойдёшь на ночь глядя… А твой тортик «Прощай, талия»? Мы же ещё его не попробовали.
Она ушла, а я на цыпочках побежал одеваться. В ванной всё оглядывался на дверь, чтоб не заперла.
Свет горел теперь только в зале, в ванной, где я его оставил, и на кухне. Я прошёл мимо кухни. Там, что-то напевая, готовила чай ссутулившаяся Гуля. Замок входной двери оказался таким же, как у нас дома, кроссовки я надел уже на нижней площадке. Ночь в машине теперь не пугала меня.
Проснулся я от холода. Уже рассвело, и в салон с улицы проникал белый нежный свет. И всё потому, что все стёкла машины с внешней стороны были покрыты мелкими капельками росы. Словно машина облеплена пузырьками газировки. И вот сейчас шевельнись, чуть качни машину – и вспугнутые пузырьки помчаться вверх. На самом деле мне очень повезло застать момент нетронутости этого бисера капелек. Никакая из них ещё не натяжелела, не набухла. Но вот первая сорвалась и пробежала по лобовому стеклу, оставив дорожку, сметая своих соседок. Вот появилась вторая дорожка, третья.
Я осторожно открыл дверку, высунул руку и провёл пальцем по холодной крыше. Там тоже капельки. Облизал палец – роса вместе с пылью.
Солнца ещё не видно. Оно вот-вот выйдет, прячется за домом, в котором я вчера был в гостях. Перед домом тень, а сам он очерчен чётко, ярко, как на картинке. Трубы кочегарки за домом зарозовели с одной стороны, словно перекалились в работе. Солнце вот-вот вырвется огнём. Я завёл двигатель, включил передние и задний дворники. Вылез из машины. Ёжась от холода (отчего вспоминалась ссутулившаяся Гуля), отёр рукавом боковое стекло. Нырнул поскорее на сиденье и поехал. Мне без разницы было куда, лишь бы ехать, я потерял ещё одного друга. Вернее, я знал, что больше не увижу его. Лысый всегда был сам по себе. По-настоящему с ним сошлись только я да Пехтя.