— Тем не менее, если Геллерт Грин-де-Вальд в России, то скоро международная проблема станет Вашей. Я слышал, император не пророчил ничего хорошего вашей Канцелярии, — на всякий случай добавил он.
Калинцев смерил его пристальным взглядом, пододвинул к себе папку с документами и, взяв руки первый лист, принялся оглашать указанные в нем пункты, попутно задавая вопросы. Трелони спокойно и терпеливо отвечал на каждый, делая ссылки на другие документы. Калинцев записывал что-то на отдельном листе и переходил к следующему пункту.
Так прошло несколько часов. Все это время Грейвз сидел неподвижно и, кажется, успел пару раз задремать. Напряженная атмосфера изматывала, и юноша, чтобы отвлечься, думал то о Паше, то о предстоящей пьянке, то о разгневанной девушке в коридоре. И больше всего на свете он не понимал, зачем его отправили в эту командировку. Сидел бы он в своем Нью-Йорке, ловил бы хулиганье, которое пишет непотребства в небе, и двигался бы спокойно по карьерной лестнице. Нет же! Ему приспичило прыгнуть сразу через три ступеньки.
Трелони и Калинцев дошли до последнего пункта. Заведующий Канцелярией отложил последний лист и закрыл папку.
— Приходите через неделю, — сказал он, сжав пальцами переносицу.
— Через неделю? — вскинул брови Трелони. — Сэр, это дело международной важности, нужно действовать с максимальной скоростью.
— Моя подпись ничего не решит. Это дело должен лично просмотреть Его Императорское Величество, после его одобрения все вступит в силу. Неделя — это наикратчайший срок.
— Но Вы ведь можете как-то повлиять? Сократить время на перемещение документа?
— Мистер Трелони, я сделаю все возможное, — сказал он таким тоном, что стало ясно: мировое магическое сообщество во всем виновато само, и Калинцев будет действовать исходя из своих интересов. Трелони кивнул.
— Как скажете. Всего доброго.
— Доброго дня,— сказал он и закрыл за ними дверь, прикладывая для этого больше усилий, чем требовалось.
Трелони и Грейвз переглянулись. Британец выглядел устало, будто всем эти несколько часов работал физически, а не трепал языком.
— Не желаете выпить?— спросил Персиваль. Чисто из вежливости. Ему хотелось хотя бы напоследок доказать свою полезность, хоть от него этого и не требовалось.
— Нет, спасибо. Идите к своему другу. С завтрашнего дня у нас насыщенная программа.
Персиваль кивнул и принялся вертеть головой в поисках кабинета, который назвал ему Паша. Чтобы прийти по адресу, пришлось преодолеть не одну лестницу и галерею. В коридорах было все так же пустынно. По дороге Персивалю встретилась пара пожилых ведьм под вуалями и рыжий длинношерстый кот. Вот уж кто ходил с видом подлинного хозяина.
В кабинете, где работал Паша, было три стола, но кроме самого Кузнецова других работников не было. Все свободное пространство утопало в бумагах, и юноша барахтался в них так, словно пытался похоронить себя заживо.
— Мне все обещают помощника,— сказал он, поймав удивленный взгляд Грейвза. Паша отложил в сторону какой-то документ и достал из-под вороха бумаг пальто. — Пойдем?
— Погоди, — усмехнулся Грейвз и достал из кармана небольшой снежный шар со статуей свободы. — Снега у вас и так хватает, но все же — держи сувенир,— сказал он и щелкнул пальцем по стеклу. Статуя зябко поежилась и принялась кутаться в свою тунику.
Паша усмехнулся и, приняв подарок из рук друга, поставил его себе на стол. На что Грейвз и рассчитывал. Теперь можно было с чистой совестью выпить.
4. Прогулка
Трелони отличался крайней чуткостью. Это профессиональная способность любого человека, в обязанности которого входят переговоры, но, естественно, применять этот навык можно было по-разному. Пообщавшись пару часов со своим американским коллегой, Альберт прекрасно мог себе представить, что нравится или не нравится Грейвзу, и теперь с предвкушением ждал, каким будет лицо юноши, когда Трелони объявит ему начало кровавого аттракциона для его американских нервов. Британец решил устроить молодому человеку карусель посещений аристократических гнезд. Заливистая республиканская песнь о несправедливости существования дворянства ласкала слух британца, как какое-то далекое эхо английских клубов, где достопочтенные господа поливают грязью весь оставшийся мир, гордо рассуждая о величии Британской Империи.
Персиваль, брызгая пеной в свой кофе и на скатерть с цветочками, яростно говорил о том, как несправедливы русские, давая исключительно аристократам править даже в магическом мире. Американец считал, что маги должны быть совершенно вне сословий, раз им предлагается учиться в одной школе, не делясь на аристократов и крестьян. Паша, проучившийся в Колдовстворце пару лет, до отъезда в Англию, рассказывал Грейвзу о российской школе волшебства. Это была настоящая колыбель демократии: бесшабашной, несдержанной и суровой, как и все в России, но демократия заканчивалась тут же, как только студенты выпускались; все возвращались на свои места, в дворянские гнезда и на должности, соответствовавшие их положению. Паше — сыну торговца — повезло, обучение в Англии раздвигало границы, но одновременно с этим обнажалась новая проблема: вопросы юриспруденции в Российской Канцелярии магии мало кого интересовали. У Персиваля от подобной несправедливости закатывались глаза, речь становилась бойкой и прерывистой, голос периодически скатывался на рык, что немало пугало других туристов, завтракавших в столовой их гостиницы. Прекрасное шоу: лицезреть разозленного Грейвза, убежденного, что его собеседник с увлечением слушает, и одновременно наблюдать старого усатого немца, нервно мажущего манную кашу по усам и ошалело глядящего на американского юношу. По лицу Трелони медленно растекалась сатиричная улыбка. Учитывая, что его утро никак нельзя было назвать «добрым», такой способ поднять себе настроение был очень кстати.