Я увидел (не без помощи бухи и кальяна): Европа отгораживается, чтобы спасти хотя бы жалкие остатки благополучия… граница проходит по Польше и Украине… Они возводят забор со всех сторон. На юге — Африка, погрязшая в насилии и эпидемиях, большая резервация для черных, зона стихийных катастроф. Черные бегут в Европу и Америку, но их суденышки расстреливают катера береговой охраны.
Между Европой и черной Африкой — от Касабланки и до Турции, и далее — до Пакистана — проляжет чисто исламский пояс, где сохраняется средневековая стабильность, где начисто отвергли демократию и создана система халифатов… они — мусульмане — живут и будут живы долго, поскольку страсть, энергия, единобожие и сила семени животворящего дает им право на жизнь.
Затем — распавшаяся Индия, подорванная кастовым эгоизмом брахманов. На севере Индостана — возникнет исламское кольцо, дравиды Юга будут бунтовать. Хорошенькая перспектива для индуистских друзей Николая Рериха и всяких русских теософов. И даже атомные бомбы (плюс-минус сто миллионов погибших) не изменят ничего в прозябании миллиардной массы на Индостане.
Особо беспокоит Китай. Он, конечно же, никогда не станет сверхдержавой. Как только рухнет власть коммунистов (а это не за горами) — местнические эгоизмы возьмут свое, и Китай распадется на несколько региональных единиц. Однако десятки миллионов китайских мигрантов заполонят Дальний Восток и часть Сибири и создадут новые княжества. Выкуривать их оттуда малочисленным русским будет трудно. Прочесывать тайгу с пулеметами, воздвигать электронные барьеры по Амуру? И тогда русские — эти потомки Ивана Грозного — уйдут за Урал — к черте последнего противостояния.
Россия — особый случай… она сейчас больна, сила ее надорвана… однако привычка к испытаниям и смерти поможет ей воспрянуть… как только начнется революция в Западной Европе (их средний класс еще даст бой постиндустриальным сатанистам), как только в Америке начнется гражданская война (люмпенизированные белые восстанут против федеральной бюрократии и цветных мигрантов), тогда Россия получит уникальный шанс восстановить свое могущество.
После второй бутылки бухи и трех кальянов на рыло, обнявшись на коврике, мы подвели итог сценарию на XXI век (говорим хором):
«Нехватка пресной воды, природных ресурсов, земли (все на планете ограничено) — приводят к глобальной схватке за передел. Возникнут новые суперрегионы, новые феодальные империи. Имя веку грядущему — новое средневековье. Отдельно и на разных скоростях будут жить: Западная Европа, Россия и Евразия, арабо-мусульманский мир, черная Африка и Северная Америка. При этом очевидно, что потомки Монтесумы и Кортеса совместными усилиями вытеснят белых в Канаду и Аляску».
«Черная Африка станет заповедником малярии, СПИДа и прочих болезней, а также феодально-этнических разборок (прощайте, мечты советских политологов об индустриализации черной Африки)! Те негры, что будут пробираться через Сахару в страны Северной Африки, будут уничтожаться палками и камнями».
«Мир без иллюзий, без гуманизма и прогресса, мир без терпимости и демократии… мир, какой он есть и каким должен быть, чтобы жить долго, чтобы плесень человечества не засоряла реки и леса планеты, не размножалась излишне, не гадила среду и не превозносила себя до небес. Луна, бледная хищница, будет снисходительно улыбаться, глядя на все эти старые как мир перипетии».
«Взорвутся города-вампиры — Каир, Нью-Йорк, Бомбей, Шанхай, Москва… Культуры и этносы несовместимые разъединятся вновь… И в этом состоянии новообретенной стабильности мы сможем пребывать тысячелетия… не торопиться, не мчаться в автомобилях, а медитировать и жить»…
…Под занавес мой собеседник обнял меня, расплакался и молвил: «Есть только одна надежда — самоуправление трудящихся, простых людей. Я создаю на базе Питера русскую социалистическую партию. Я верю, что русский общинный социализм откроет новые перспективы народам мира. Быть может, они объединятся и осилят сообща мондьялистский сатанизм нашего времени».
Потрепав меня за ухо, он пошатываясь вышел из мавританского кафе. Больше я его никогда не видел. О том, что было дальше в этот вечер, продолжу в третьем лице.
Темная ночь. Он выходит из отеля «Риад Палмс», зажигает сигару. Вонь черного табачищи разносится далеко вокруг. Арабы-портье морщатся, но ничего не говорят. Он глядит на небосвод: убывающая луна покрыта тонким мглистым маревом, вокруг нее трепещет бледное световое кольцо. И звезды — еле видны.
— Хреново, — шепчет он в печали, — боюсь, что климат Северной Африки окажется не столь полезным для меня. — И начинает голосовать такси.