Воссоздавая прошлое, Чех не идеализирует старину. С достоверностью историка; изучившего "свой" период, с убедительностью художника, способного проникаться изображаемым, вживаться в материал, рисует он нравы и быт средневековья, узкие улочки с непролазной грязью, кромешной тьмой по ночам и тусклыми фонарями в руках одиноких прохожих; старинные дома со слюдяными окошками, низкими потолками и топорной мебелью. Автор даже сочувствует тоске Броучека по комфорту и цивилизации, но подводит читателя к мысли, что, выиграв в мелочах, получив газовые фонари и водопроводы, умывальники и столовые приборы, потомки проиграли в чем-то крупном. Они научились не только пользоваться носовыми платками и вилками, но и приспосабливаться к любым обстоятельствам, кривить душой, бесплодно топтать землю, покорно сносить несправедливость.
Сатирическое обличение мещанина постепенно и исподволь перерастает в обличение современного Чеху общества. Ведь Вроучек - его законное дитя. Мужественное поведение гуситов в схватке с крестоносцами и неистребимая трусость Броучека приводят к выводу: нелепо не дикое средневековье с его грубостью и наивностью, привычкой "тыкать" друг другу и вытирать руки о скатерть, - нелеп цивилизованный буржуазный век, плодящий трусов и предателей.
Повесть имеет ярко выраженную дидактическую направленность. В финале открыто прозвучит приговор автора своему современнику. Ян Жижка бросит Матею Броучеку слова упрека: "Безумна мысль, что человек далеких будущих веков может прийти к своим предкам, но даже если бы и могло случиться это неслыханное чудо, - бог не допустит, чтобы у нас были такие потомки!" Пан Броучек также не остается в долгу.
Ничто не в состоянии поколебать его самоуверенность, изменить его психологию - ни фантастический лунный пейзаж, ни атмосфера героического столетия. В завидной верности Броучека самому себе - точно найденная модель поведения героя.
Ведь мещанин всегда прав, и все, что расходится с его представлениями, вызывает у него чувство брезгливого недовольства. Вернувшись в привычную современность, Броучек со своих позиций обрушивается на прародичей. "Эпоха гуситства произвела на пана домовладельца крайне неблагоприятное впечатление... Пан Броучек не имеет ничего против так называемого патриотизма, пока он, остается в пределах разумного...
Но требовать, как гуситы, чтобы человек ради патриотизма или вообще ради каких-то принципов рисковал своим имуществом или даже собственной жизнью, чистейшее безумие!.. Короче говоря, гуситы были невероятные сумасброды..." Матей Броучек стал образом нарицательным. Он вошел в дознание многих " читательских поколений как своеобразный ёталон мещанина, олицетворяя классический набор присущих ему свойств.
Вспомним, что писал о мещанстве Горький, один из его вамых беспощадных критиков:- "Пружину, которая приводит в движение колесики мещанских идей, приводит в движение сила тяготения мещанина к покою. Все молитвы мещан могут быть сведены без ущерба их красноречию к двум словам: "Господи, помилуй!" Как требование к государству, к обществу и в несколько развернутой форме молитва эта звучит так: "Оставьте меня в покое, дайте мне жить, как я хочу"[Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 25. М., 1953, с. 18. ]
Горький подчеркивал характерное качество мещанства: сугубый материализм, заботу о земном, экономическом благополучии - "очень MHoгo кушать, очень мало работать, очень мало думать". [Горький М. Собр. соч., т. 25, с. 22. ]Пан Броучек прямо-таки живая тому иллюстрация.
Представители равных национальных литератур и разных исторических эпох (то, что Чех предчувствовал, Горький хорошо знал), оба писателя сходятся в характеристике явления, которое, как накипь, образуется в жизни общественных формаций, мешая прогрессу на его любых ступенях.
"Путешествие в XV столетие" уже публиковалось в русском переводе. "Путешествие на Луну" переведено впервые.
Изданные вместе, они полнее раскрывают поднятую автором тему, позволяют почувствовать эволюцию, которую претерпел образ Броучека.
Совместное их издание, кроме того, делает более наглядной художественную структуру повестей, представляющих своеобразную симметрическую систему. Оба путешествия происходят как бы в противоположных направлениях от исходной оси - реальности XIX века. Сначала пан Броучек вознесен на Луну, потом спущен в глубины история. Сначала слишком далек от жизни, потом брошен в ее водоворот.
Обе повести начинаются со вступления, гда автор объясняет свое обращение к данному сюжету. Затем следуют сцены в "Викарке". В первой повести пан Броучек изучает брошюрку о Луне, во второй - занят разговорами о подземных ходах и таинственных темницах. В обоих случаях автор как бы намекает на маршруты предстоящих странствий. Рагворачнваются они тоже по cходному плану. И на Луне, и в недрах истории пан Броучек, подобно гeрою "Божественной комедии", обретает своих Виргилиев.
В первом случае это поэт Лазурный, во втором - гусят Ян от Колокола. В каждой из повестей иронически намечена любовная линия, без которой, как известно, не обходится ни один приличный авантюрный роман. На Луне пан Броучек становится объектом безответной любви воздушной Эфирии. В пятнадцатом столетии он сан засматривается на прелестную Кунку. В каждой повести ееть своя кульминация и развязка - возвращение путешественника к исходной точке, на Градчаньг.
В обеих повестях автор смело сводит разные языковые пласты, сочетая современную разговорную речь со стилизацией под изысканную "чистую поэзию" или под грубовато-тяжеловесный язык гуситской эпохи. Это создает дополнительный источник комического, вносит забавную путаницу во взаимоотношения персонажей, которые то и дело озадачивают друг друга не только поступками, но и речами.
"Двоичная система", господствующая в повестях, задана и замыслом противопоставить Броучека незнакомой среде, столкнуть разные мировоззрения, - и самой спецификой жанра сатиры, подчеркивающей всевозможные противоречия и несоответствия.