Справа от дороги, на большем или меньшем расстоянии, тянулись сплошные барханные пески Южного Ордоса, местами подступавшие к Великой стене, местами отделенные полосой солончаков. Перед г. Диньбянь мы пересекли длинную полосу барханов, выдававшуюся большим языком на юг, вглубь широкой долины в лёссовом плато. Отдельные барханы достигали высоты 15–20 м и имели типичную форму с рогами у крутого подветренного склона. У г. Хуамачен северо-западная стена была сильно занесена песком, надвинувшимся на нее большими барханами, достигавшими местами высоты стены. Через стену песок переносится и в город, засыпая улицы и дома. Эти «пионеры пустыни», высланные песками Ордоса на завоевание новых пространств, ясно доказывали, что через известное время вся эта окраина будет поглощена пустыней, если не будут приняты меры для закрепления песков, что требует больших затрат, возможных только в будущем.
Селения на этом пути встречались не часто, были маленькие; некоторые были брошены и представляли развалины. Попадались отдельные фанзы и маленькие постоялые дворы. Вблизи г. Хуамачен, за Великой стеной расположено несколько соленых озер, в которых китайцы и монголы добывают самосадочную соль. В первое из этих озер впадает ручеек с заметно соленой водой, который пересекла наша дорога. За этим городом Великая стена в одном месте делится на две ветви, а по соседству находятся развалины укрепления Гаобинпу. В этой малонаселенной местности мы ежедневно встречали небольшие стада антилоп, которые паслись за Великой стеной на солончаках и равнинах и подходили иногда совсем близко к стене. К ним удавалось подойти на выстрел, и я добыл несколько штук, что было очень кстати, так как на постоялых дворах и в городах мяса в продаже не было. Весной антилопы уходят в пески, где, благодаря дождям, в котловинах появляется свежая трава. Осенью и зимой они держатся в степи южной окраины Ордоса, где корма больше.
На последнем переходе к Желтой реке мы миновали развалины двух городов; здесь, непосредственно за Великой стеной тянулись сплошные пески Ордоса. Дорога поднялась на низкий кряж Аршан-Ула, с которого открылся вид на долину Желтой реки. На противоположном берегу виднелись рощи, селения, поля, представлявшие резкий контраст с унылой местностью, по которой мы шли от Сяочао. На западном горизонте сквозь пелену пыли можно было различить зубчатый гребень Алашанского хребта.
Желтая река собиралась сбросить ледяной покров. Немного южнее видны были уже полыньи, на которые садились для отдыха стаи уток, летевших на север, отмечая наступление весны. Мой караван перешел реку по льду, который местами трещал под ногами мулов. Ширина реки в этом месте достигала 800 м. Если бы мы опоздали на день, пришлось бы ждать не меньше недели, пока пройдет лед и установится переправа. За рекой пошли пашни, рощи, канавы, по которым вода из реки была выведена для орошения полей. Мы въехали в большой город Нинся и остановились в доме нашего посредника, везшего нас из Пекина. Он был очень рад моему предложению остаться в городе несколько дней, чтобы я мог налегке сделать экскурсию в Алашанский хребет.
На следующий день я отправился вдвоем с Цоктоевым с легким вьюком на двух мулах, на которых примостились и два китайца из наших возчиков. Миновали широкую культурную полосу, которая тянется вдоль Желтой реки, орошена выведенными из нее каналами и занята полями, рощами и поселками, а также пустырями, заполненными спущенной с полей водой или покрытыми густыми выцветами солей, которую вода извлекает из почвы и оставляет при испарении. Затем началась пустыня, которая окаймляет подножие хребта; на ее песчано-глинистой почве, усыпанной галькой, только кое-где торчат чахлые кустики. Но развалины города Писачен, расположенные на расстоянии около трех верст от культурной полосы, доказывали, что последняя прежде была шире; тут же пролегал земляной вал без башен, который местные жители также величают Великой стеной; второй вал – с развалинами башен – мы миновали еще в пределах культурной полосы.
С выездом в пустыню перед нами открылся Алашанский хребет во всем своем диком величии. Он круто поднимается над плоскими холмами, окаймляющими его подножие; формы его сильно расчленены глубокими ущельями, гребень зубчатый. Высшая часть расположена против и немного севернее г. Нинся. Несмотря на зимнее время, на горах нигде не видно было снега; высоко на склонах местами темнел редкий лес.
Мы переночевали в маленьком поселке среди пустыни, существующем, очевидно, только на счет проезжих по этой дороге, ведущей в г. Фумафу, столицу Алашанского князя; возле поселка полей не было. На следующий день продолжали путь и вскоре поднялись на холмы предгорий, к устью ущелья; здесь, несмотря на каменистую почву, усыпанную валунами, много площадок было расчищено под пашни, обсаженные деревьями, а в устье ущелья оказалось и селение, отвоевавшее у пустыни свои поля благодаря возможности орошения их водой небольшой речки, текущей с гор. Валуны пашен были тщательно сложены в стенки, ограждающие участки полей. Подобные же маленькие селения китайцев видны были и в устьях соседних ущелий.
Ущелье, по которому мы ехали, вскоре сузилось, и было безлюдно и бесплодно, так как все дно его усыпано галькой и валунами и во время дождей, вероятно, заливается водой бурного потока; на крутых склонах появились хвойные и лиственные деревья, в тени которых местами еще белел снег. Вскоре одна ветвь ущелья ушла на запад, врезаясь в высокие зубчатые горы; дорога повернула на северо-запад, в другую ветвь, ведущую к перевалу. Не дойдя до последнего, мы ночевали на уединенном постоялом дворе, над которым поднимались голые скалистые склоны и зубчатый гребень хребта, расчлененный на острые шпицы и башни. По соседству была китайская штольня для добычи угля, длиной около 200 шагов, без всякого крепления. Пласт угля в 2 м (местами до 4 м) мощности, невысокого качества, был почти превращен в графит в результате огромного давления в опрокинутой складке. Этот уголь служил лишь для выжига извести из известняков, залегающих рядом. В штольне работали только в свободное от полевых работ время.
На следующий день мы поднялись на перевал по крутому склону, изрытому глубокими оврагами и скудно поросшему лесом; в оврагах лежал снег, по склонам соседних гор видны были скудные альпийские луга и редкий лес (из японского можжевельника, ели, сосны, карликовой туи и кустов), беспощадно вырубаемый китайцами из Нинся и монголами. С перевала должен был открыться обширный вид на равнину Алашаня и огромные пески Тынгери в их южной части, но оттуда дул сильный ветер – и вся местность скрылась в пыли. Мы заночевали на постоялом дворе на западном склоне, надеясь на следующий день закончить осмотр его до подножия.
Но пыльный ветер из пустыни разразился за ночь снегом, который продолжал падать; наши китайцы заявили, что лучше вернуться немедленно, так как большой снег совсем скроет тропу на перевале и они не найдут дорогу. Пришлось повернуть обратно и идти на перевал в густом тумане и под снегом, часто сбиваясь с дороги. Но за перевалом, в верховьях восточного ущелья, снег прекратился, а дальше даже не выпадал.
Перевал имеет 2540 м абсолютной высоты и поднимается на 750 м над равнинами Алашаня и на 1500 м над долиной Желтой реки. Высшие вершины хребта достигают, по Пржевальскому, в этой части его 3000 и 3300 м. По наблюдениям того же путешественника, охотившегося две недели в хребте, в нем обитают марал, кабарга и горный козел (кукуяман), волки, лисицы, зайцы, а из птиц – гриф, коршун, галка, дрозд, куропатка и ушастый фазан. Кабаргу и марала истребляют охотники: первую – из-за мускуса, а марала из-за рогов, так как и то и другое имеет большое применение в китайской медицине. Маралов бьют весной, когда молодые рога еще мягкие, налитые кровью. Этот промысел развит и в Южной Сибири, особенно на Алтае, где маралов ловят и содержат в больших огороженных питомниках, а весной спиливают у самцов рога, которые экспортируются в большом количестве в Китай.