Теперь все должно пойти по-иному… Не тут-то было! Спуск выглядел почти отвесной кручей, обрывавшейся на 2700 метров вниз. Полутора суток едва хватило на то, чтобы дойти до восточного подножия Рутола. Нет слов для описания козьей тропы, по которой мы сползали, судорожно цепляясь за камни.
Покинув в полдень перевал, мы до шести часов вечера шагали по ступеням, вырубленным в скале. Копыта лошадей приходилось переставлять руками. Группа разделилась: передние занимались лошадиными ногами, а задние крепко держали животных за хвост. В некоторых местах куски скал грозно нависали над долиной. Если неосторожный жест вызовет их падение… Страшно подумать!
Ландшафт потерял альпийский вид и превратился в хаотическое нагромождение, опровергавшее все законы равновесия. В сумерках набрели на пустую хижину, чудом уместившуюся на выступе. Там мы провели ночь, обессилевшие и вымокшие.
Наутро надо было спускаться дальше. Только через шесть часов вошли в тропический лес, где жирная грязь, вязкая тина и тучи москитов никак не облегчили существование. Наконец послышался рокот реки, и к трем часам дня, по-прежнему под сплошным дождем, мы ступили на мост перед входом в деревеньку. Здесь впервые за долгое время встретились возделанные поля.
На полях росла кукуруза, и, несмотря на мои громкие протесты, носильщики тут же начали ломать початки. Для них кукуруза — экзотический плод: она не растет в высокогорных долинах. Мужчины срезали также стебли и высасывали сладкий сок.
«Грабеж» продолжался до тех пор, пока звяканье колокольцев не оповестило о приближении встречного каравана. Из-за поворота показался высокий бутанец с ружьем. За ним шествовал красивый мул, покрытый ярко-оранжевым ковром с голубыми и зелеными полосами. За мулом шагал старик в дорогой одежде, сопровождаемый шестью носильщиками, согнувшимися под тяжелым грузом.
Старик оказался властителем закона Лхунци — одиноко стоявшего дзонга, куда мы направлялись. Я тут же бросился к нему, на ходу разворачивая кашаг. Тримпон прочел дорожную грамоту и сказал, что направляется в Паро на королевский совет, а посему, к глубочайшему его сожалению, не сможет принять меня в крепости, но оставшийся вместо него рамджам исполнит все мои желания.
Тримпон вез королю подарки от глав окрестных племен: великолепные шкуры снежного барса и дивные вышивки — работу мастериц его далекого округа.
Мы пожелали встречным счастливого пути и проводили караван долгим взглядом. Мне было искренне жаль старика, которому предстояло карабкаться на адский перевал. Я бы не согласился за все золото мира еще раз проделать этот путь.
Непогода и просчет веселых носильщиков заставили нас идти весь следующий день без привала. Тропа вилась над речкой километр за километром, пейзаж не менялся — покрытые лесом горы да острые камни. Временами на обочине встречались сосны неизвестного мне вида. Как только вышли к реке, дорога свернула на север. В полдень забрались на невысокий перевал, откуда открывался вид на головокружительные ущелья реки Куру; этот мощный поток, начинающийся в Тибетском нагорье, — один из немногих, которому удалось перепилить Гималаи.
Мы прошагали в тот день 15 часов, миновали, не останавливаясь, несколько деревень. Мой пони захромал, второй, помоложе, просто остановился, так что с него пришлось снять часть груза. Дорога, все время дорога. Когда же появится дзонг? Пять дней назад мы покинули Джакар.
Уже вытягивались вечерние тени. Отчаявшись, я решил обогнать спутников в надежде достичь Лхунци.
…Белые стены показались вдали за поворотом. Крепость была построена на выступе, нависавшем над рекой. Рядом не было ни одного селения, и форт высился как часовой на тропе. Еще полчаса я брел в темноте, часто опускаясь для удобства на четвереньки. Да, носильщики явно не успеют войти в крепость до ночи. Но не оставаться же им на дороге: у нас не было во рту ни капли воды за весь день.
Подойдя вплотную к дзонгу, я услышал пение и воинственные крики: заканчивался праздник стрельбы из лука.
Шатаясь от усталости, я подошел к навесу из ветвей, освещенному факелами, где в окружении слуг сидел рамджам. Около полусотни лучников исполняли воинственный танец, вздымая луки над головой.
Несколько минут спустя я уже сидел рядом с рамджамом, пил пиво из серебряного кубка, а в перерывах между глотками торопливо рассказывал ему, что мне нужно несколько человек — помочь застрявшим на тропе носильщикам. Рамджам не перебивал. Потом коротко сказал, что я могу не беспокоиться, он отдаст распоряжение и, указывая на часовню, добавил:
— Если вы не курите, можете расположиться там на ночлег. К величайшему моему удивлению, носильщики появились буквально вслед за мной. Усталость стерла всегдашнюю их улыбку. Один за другим они подходили к дверям часовни, сбрасывали тюки и валились на пол.
Я попросил рамджама достать немного арака. Чудодейственный напиток взбодрил моих милых спутников. Они даже распаковали часть груза. Девочка, правда, тут же уснула. Ее жених нашел в себе силы отпустить последнюю шутку. Холостяк пробормотал несколько молитв перед алтарем, затем мы быстро поужинали и, не снимая вымокшей одежды, погрузились в объятия Морфея.
Наутро я проснулся с тяжелым кашлем. Так и есть, температура. Два дня как минимум придется провести в Лхунци.
Расплачиваюсь с носильщиками. Мы стали за это время хорошими друзьями, и они не желали со мной расставаться, готовые вместе идти до Ташиганга. Но силы явно были на пределе, а их пони хромали на все четыре ноги. К сожалению, придется распрощаться.
Я понимал, почему они с такой горячностью вызывались сопровождать меня: ужасно не хотелось возвращаться одним через Рутолу. Здесь совершенно чужой для них край, и люди говорят на другом диалекте, не похожем на бумтангский.
Мне удалось получить в дзонге солидный запас риса, и я разделил его с друзьями. Они очень обрадовались: ведь купить рис нельзя, а в Бумтанге, я знал, он не растет.
На второй день я присутствовал на состязаниях лучников. Мне уже не раз приходилось видеть в Бутане соревнования в этом виде национального спорта. Самые пышные происходили в Тонгсе, но площадка в Лхунци была больше и оборудована куда лучше.
Дзонг вырисовывался массивным силуэтом на фоне обрывистой скалы. Туда вела широкая, выложенная из камней лестница, огибавшая нашу часовню. Она упиралась в дверь квадратного памятника, напоминавшего формой чортен, проходила сквозь него и только тут достигала крепостных ворот. Доступ в дзонг был надежно закрыт.
Рядом с часовней в склоне горы было вырублено специальное место для мишеней, а целились с противоположной стороны рва. Стрелы свистели над пропастью.
В Бутане обычно соревнуются две команды. Каждая стоит позади мишени, в которую целит противник. Площадка имеет ровно 130 метров.
Стрелы делают из крепких стеблей камыша, закаленных на огне. Для соревнований используют медные наконечники, но в боевые стрелы втыкают железные шипы. Луки склеивают из длинных бамбуковых планок; высота лука примерно 1,8 метра. Тетива сплетена из стеблей крапивы, очень похожей на нашу. Позже я убедился, что эта струна куда прочнее нейлона такого же сечения.
Каждый лучник стреляет дважды, попавшая в цель стрела считается за два очка. Если она вонзается на расстоянии, не превышающем длину стрелы от цели, то команде дается одно очко. Состязания длятся целый день и вызывают большой ажиотаж. У команды, естественно, есть болельщики, главным образом девушки, — они воодушевляют «своих» песнями. Пение поэтому не смолкает все время соревнований.
Каждый раз, как стрела попадает в цель, команда противника пускается в неистовый пляс, крутя луки над головой и ударяя ладонями оземь, чтобы сбить удачу.
Воинственные танцы напоминают, что в Бутане стрельба из лука не просто спорт, а военная подготовка и грань, отделяющая состязания от обороны, очень зыбка. Достаточно поднять голову, чтобы увидеть узкие бойницы в массивной стене дзонга. Команды выстроились друг против друга. Интересно знать, мелькнуло у меня, если стрела пролетит мимо, она ведь может задеть кого-то из группы… Так оно и случилось дважды, к счастью, без последствий: широкие кхо из толстой шерсти уберегают соперников от серьезного ранения.