Перед входом в здание вокзала стоял автобус с табличкой «Бухловице» на лобовом стекле. Вот уж это никак не входило в мои планы.
В автобусе я заглянула в брошюру, которую изучал сидящий рядом со мной мужчина. Замок и впрямь некогда принадлежал графу Леопольду фон Бертольду с длинным шлейфом имен: Леопольд Антон Иоганн Сигизмунд Йозеф Корзинус Фердинанд Бертольд фон унд цу Унгаршиц, Фраттлинг унд Пюллюц… Верно, что он был министром иностранных дел Австро-Венгрии с 17 февраля 1912 по 13 января 1915 года.
Барочные ангелы приветствовали посетителей замка с верхотуры ворот. Резные каменные балюстрады были обвиты плющом, площадь перед замком усыпана меленьким оранжеватым гравием; меж клумб, подстриженных под гребенку, величественно расхаживали павлины. Подметая гравий кончиками хвостов, они вдруг чего-то пугались и кричали дурным голосом. Привычка со времен турецкой осады. В ночи турки решили перелезть через стены, но павлины пробудились и своим криком спугнули солдат. Это я тоже почерпнула из брошюры.
В вестибюле около кассы висел портрет дедушки Леопольда. Никакого сходства с павлином. Прожил долго, с 1863 аж до самого 1942 года. Мог бы быть ее дедом. Те же глаза-моллюски…
Внутрь пускали только с экскурсией.
Я спросила у гида, поджидающего народ у кассы, где была кузница.
— Кузница?!
— Да. И хлев.
Гид расщеперил веером хвост и закричал павлиньим голосом: «Люди со всего мира ездят к нам любоваться уникальной архитектурой и природой! Замок Бухловице — образец архитектуры барокко! Построен в стиле итальянской усадьбы эпохи Возрождения. Соседствует со средневековой крепостью Бухлов! В начале XX века здесь проходила встреча министров иностранных дел России и Австро-Венгрии, здесь, и именно здесь, было принято судьбоносное решение о Балканах…»
Тут он иссяк, подобрал хвост и сказал по-человечески:
— Ждите экскурсии. Вам покажут интерьеры итальянского барокко, расписные потолки и стены, уникальные полы, ванные комнаты с инкрустацией…
— Мне нужно увидеть хлев и кузницу. Меня попросила об этом внучка Леопольда, проживающая в Израиле.
— Таких родственников, простите, пруд пруди. В том числе из Израиля. Но, если желаете, я свяжу вас с научным сотрудником.
Связал.
Научный сотрудник в образе прыщавого юноши пообещал выяснить про кузницу и хлев, что же до потомства, то у графа было трое сыновей, двое умерло в детстве, а Алоис, или, как все его звали, Луис, прожил 82 года. Родился тут у нас в 1894‐м и умер в Вене в 1977‐м. Для пущей важности юноша перечислил все имена графа: Сигизмунд Леопольд Якоб Венцеслав Ансельм Корсинус Отто Бертольд.
— Адам и Хава родили Каина и Авеля, Каин родил Ханоха и Ирада, Ирад — Мехуяэля, Мехуяэль — Метушаэля, Метушаэль — Лемеха…
Научный сотрудник кивком одобрил эту параллель и добавил:
— Нам и сегодня необходимо знать о том, кто кого родил и кто у кого родился. Если вы желаете посетить экскурсию, мы пропустим вас бесплатно. Как родственницу из Израиля. Простите, не запомнил вашего имени.
Я назвалась Элишевой — из всех имен графской внучки это было наиболее еврейским, объяснила, что спешу и на экскурсию приеду специально. Хорошо бы обменяться электронными адресами, на случай если удастся разузнать про кузницу и хлев. Юноша протянул мне визитку, коих у меня не водилось сроду, и я записала свой мейл на бумажке. Елена-Элишева. Я тоже имею право на два имени.
На прощание я все-таки спросила научного сотрудника про мост с тремя рыбами по дороге из Бухловице в Вену. Рядом с ним должны быть черные часы. Он молча поклонился и ушел.
Это был явный перебор.
В Бзенец я вернулась ненамного позже обещанного. Восьмидесятипятилетняя Вера Женатова ждала меня в саду, в том же утреннем розовом платье в белую крапинку. На столе были разложены очередные реликвии. Не ручка от воображаемой глиняной чашки, не павлин в виде дедушки — реальные предметы, которые Вера насобирала по дому, пока я болталась бог весть где.
— Это я, — протянула она мне фотографию милой девочки, в которой она, сегодняшняя, узнавалась легко. — Как раз с той поры, когда Петр меня рисовал и вводил в краску.
Одна фраза. И перечеркнуто расстояние в сотню световых лет. В сад к Вере Женатовой явился Кин. Не художник, поэт и драматург, убитый в возрасте 25 лет, а мальчик в очках, разглядывающий девушку, которая, преодолевая смущение, сидит перед ним на стуле.