В общем, в тот злаполучный для Фелицаты день, Аркадий Вениаминов, чье имя красовалось на золотой вывеске, лихо вбежал по скользкой фронтальной лестнице, отметив про себя, что надобно ее почистить, и какой он все таки молодец, что не одну то деталь не упускает, что не будь он столь внимателен, нерадивые работники уже давно бы довели его до разорения и пустили по миру. Устремив голову вверх он не поленился еще раз полюбоваться на затейливый и вычурный ампир на вывеске, и на свое ладное имя отливающее золотом в свете тусклых газовых фонарей. Чувство удовлетворения и гордости приятно согрело душу, не хуже самого дорого вина или ласки самой обворожительной кокетки. Перед его глазами всплыла маленькая коморка с одной лишь типографской машинкой и станком, где он начинал, а сейчас … И не успев додумать фразу, впрочем, о чем бы он не начинал, заканчивал мысль он неизменно похвалой самого себя, хотя сейчас едва ли это было важно, словом он потянул ручку двери на себя, как вдруг от гулкого удара едва не потерял равновесие, а нечто, абсолютно не издав ни звука, провальсировало словно заводной волчок, аккурат до последней ступеньки, а потом кубарем скатилось с лестницы, ему даже показалось, что в ворохе падающих листов бумаги он успел рассмотреть пару женских ног и кремовые панталоны, хотя может все это ему лишь привиделось.
Растерявшись от неожиданности, Аркадий Вениаминович, к счастью, быстро пришел в себя и поспешил даме на помощь. Это оказалось вполне миловидная юная барышня, хотя может и не совсем юная, в полумраке, поди разбери, однако несмотря на плохое освещение, тот факт, что ее щеки, горели красным пламенем, не вызывал никаких сомнений. Она сделала неудачную попытку подняться, после чего в нежно-голубых глазах появилось отчаяние, что не могло не растопить душу истинного джентльмена, а Аркадий Вениаминович, конечно же, считал себя истинным джентльменом. Словом, в рыцарском порыве он предложил ей руку, и с любезностью, на которую только был способен, заговорил нежным голосом слаще елея:
– Милая барышня, мне право слово так неудобно, простите меня великодушно, даже если я не виноват, разрешите вам помочь, но ей Богу, вы так стремительно выскочили из двери, едва ли кто-то мог бы предугадать … – Он рассчитывал, что сейчас барышня растает, и от его помощи, и от того как он галантен и обворожителен, и уже предвкушал насладиться женским восхищением в ответ, к коему, сказать по чести, был приучен, но вновь был сбит с толку, ничуть не меньше чем минуту назад был сбит с ног ею самой.
Девушка не только не воспользовалась предложенной рукой, но даже не удосужилась ответить, вместо этого она в одно мгновение поднялась, деловито отряхнулась, чуть сморщила носик, потерла колено, а затем гневно воззрилась на него.
– Вы стоите на моей рукописи… – сквозь зубы процедила она.
– Что? – опешил Капитанов.
– Рукопись! – и она устремила руки вниз.
Он удивленно посмотрел на то место, куда указывает разъяренная барышня, поняв, что стоит на пачке уже порядком намокших и грязных бумаг, испуганно попятился, и вновь посмотрел на нее, но уже без прежней уверенности в себе.
Девушка с отчаянным рвением принялась собирать уже не белые листы бумаги, исписанные мелким каллиграфическим девичьим почерком, которые ветер норовил унести и запрятать во дворы, верно, чтобы в минуты затишья прочесть их.
Во время сбора бумажного урожая, девушка не только не обращала на него внимание, но и без всякого стеснения, что-то разъяренно бубнила себе под нос, едва ли он мог разобрать все, что та говорила, но то, что он услышал, заставило его покраснеть. Мало того, что ею было произнесено такое огромное количество слов, которые употреблялись взрослыми мужчинами разве что в кабаке на пристани, так в довершении ко всему некоторые из них он вообще услышал впервые, это в свои то почти сорок лет, но самое большое потрясение, настигло его тогда, когда он понял, что все эти слова, были адресованы не кому иному, как ему и его издательству.
Он переводил взгляд с оставшихся на снегу листов рукописи, на разъярённую девушку, затем вновь на листы, и снова на нее, быстро соединив все события минувших десяти минут воедино понял… По всей видимости, девушка, не иначе как начинающий автор, а гнев, заставивший ее кубарем скатиться по лестнице, был вызван ничем иным, как результатом полученного отказа.