— Синьора, — ответил принц, поднимая ее, — кто внушил вам столь нелестное мнение обо мне? Успокойтесь, я пришел вовсе не для того, чтобы нанести урон вашей чести, а для того, чтобы утешить вас и помочь вам в вашем несчастье. Я уже знаю кое-что о ваших злоключениях от Мондрагоне; расскажите мне все, и я обещаю выслушать вас столь же внимательно, сколь и почтительно.
Бьянка оказалась в ловушке: не согласиться значило выказать страх, а выказать страх значило признаться, что она способна уступить; с другой стороны, ей представилась долгожданная возможность похлопотать за мужа, и было бы поистине непростительно не воспользоваться таким случаем.
Бьянка хотела было говорить с принцем стоя, но он заставил ее сесть и слушал, облокотившись на спинку ее кресла и не отрывая от нее глаз. Молодой женщине достаточно было просто говорить о себе, чтобы вызвать сострадание, и она рассказала обо всем начиная от зарождения юного чувства и до своего прибытия во Флоренцию. На этом она остановилась; дальше пришлось бы говорить о самом принце и о букете, выпавшем из окна: это происшествие, хотя и невинное само по себе, все же вызывало у Бьянки некоторое смущение.
От счастья принц готов был пообещать что угодно. Он тут же согласился дать Пьетро охранную грамоту, но при условии, что Бьянка придет за ней сама. По сравнению с оказанной милостью такая формальность была сущим пустяком. Бьянка, в свою очередь, пообещала принцу выполнить его требование.
Франческо слишком хорошо знал женщин, чтобы при первой встрече говорить о чем-либо кроме сочувствия, которое он испытывал к Бьянке. Правда, выражение его глаз мало соответствовало его словам: но можно ли сердиться на глаза, завороженные вашей красотой?
Как только принц вышел, вернулась Мондрагоне. Увидев ее, Бьянка сразу бросилась ей на шею. Для Мондрагоне этого было достаточно, чтобы понять: ее маленькое предательство прощено и забыто.
Как догадывается читатель, мы уже приближаемся к кардиналу Фердинандо, поскольку речь зашла о его брате.
Свекровь Бьянки ничего не узнала о происшедшем, а Бонавентури узнал только, что у него будет теперь охранная грамота. Эта новость вызвала у него такое бурное ликование, что цена, которую Бьянке предстояло за это заплатить, показалась ей ничтожной: ведь надо было всего только лично получить документ из рук молодого и красивого принца! И она стала с нетерпением ждать дня, когда увидится с принцем и торжественно вручит Пьетро столь важную для него бумагу. Увы! Документ был нужен ему для того, чтобы встречаться днем с дамой под вуалью, которую до тех пор он мог видеть только по ночам.
Случилось то, что должно было случиться. Пьетро стал любовником дамы под вуалью, а Бьянка стала фавориткой принца. Однако, поскольку в это самое время Козимо I вел переговоры о браке наследного принца Франческо с эрцгерцогиней Иоанной Австрийской, любовники решили сохранить свою связь в тайне, а Пьетро Бонавентури получил должность, которая обеспечила благоденствие всей его бедствующей семье.
Переговоры завершились успешно, принц женился и целый год соблюдал приличия, навещая Бьянку только по ночам, выходя из дворца без сопровождения и переодетым; однако через год он получил от отца письмо, в котором тот уведомлял его, что подобные ночные прогулки небезопасны для принца. Тогда он дал Пьетро должность во дворце, а Бьянке купил очаровательный домик, который и поныне стоит на Виа Маджо, украшенный гербами Медичи. Теперь Франческо достаточно было перейти площадь Питти — и он оказывался у Бьянки.
Мы уже знаем, что у Пьетро были наклонности к распутной и беспорядочной жизни. При его новом положении они только усилились. Он полностью отдался кутежам, игре и любовным приключениям и вскоре нажил себе немало врагов среди бездонных глоток, неудачливых игроков и обманутых мужей. Однажды утром его нашли в тупике возле Понте Веккьо, с пятью или шестью кинжальными ранами в груди.
Прошло три года с тех пор, как Пьетро и Бьянка покинули Венецию, поклявшись друг другу в вечной любви, и два года с тех пор, как каждый из них нарушил свою клятву. Никто не был особенно опечален смертью Пьетро, даже его жена, для которой он давно стал чужим. Одна только старая мать умерла от горя, увидев, как бесславно окончил дни ее сын.
Бедную Иоанну Австрийскую тоже стоило пожалеть: она была законной супругой герцога, но настоящей герцогиней была Бьянка Капелло. Все, кто хотел получить выгодную должность, добиться привилегий или милостей, обращались к венецианке. Ее могущество не знало границ: у нее были свои пажи, свои придворные, свои льстецы; к помощи же Иоанны прибегали только бедняки. Это была женщина благочестивая и суровая, как вообще свойственно принцессам Австрийского дома; она поверила свои горести Господу. Господь обратил к ней взор, увидел, что она страдает, и забрал ее из этого мира.
Людская молва считала причиной ее смерти невиданно пышный прием, который герцог Франческо оказал прибывшему во Флоренцию брату Бьянки. Говорили, будто эти торжества, достойные царствующего монарха, оказались невыносимой пыткой для беременной герцогини, так что вместо радостного шествия в баптистерий флорентийцы увидели скорбную процессию, провожавшую в последний путь мать и ребенка.
Герцог Франческо не был злым человеком; он был слаб, только и всего. Долгое, безмолвное страдание, подтачивавшее здоровье жены, временами повергало его в печаль, похожую на угрызения совести. Перед смертью герцогиня попыталась обратить это чувство ему во благо. С тех пор как она заболела, муж стал относиться к ней чрезвычайно заботливо; она призвала его к себе. Не попрекая супруга былыми увлечениями, она умоляла его вести впредь жизнь более богобоязненную. Франческо, целуя ей руки и обливаясь слезами, обещал больше не видеться с Бьянкой. Иоанна грустно улыбнулась, с сомнением покачала головой, прошептала молитву, в которой герцог несколько раз услышал свое имя, и испустила дух.
От этого брака остались три дочери и сын.
Четыре месяца Франческо честно исполнял свое обещание; четыре месяца Бьянка была если не изгнана, то по крайней мере удалена из Флоренции. Но венецианка знала свою власть; она ждала, пока время притупит боль, заглушит угрызения совести, изгладит воспоминание о клятве, данной у смертного одра. И в один прекрасный день как бы случайно она встретилась герцогу на пути: боль, угрызения совести, клятва — все было забыто.
Духовник Бьянки был хитрый капуцин, умевший строить козни не хуже иезуита. Она сделала его духовником герцога. На исповеди герцог рассказал о терзавших его угрызениях совести. Капуцин ответил, что совесть можно успокоить только одним способом: женившись на Бьянке. Герцог уже подумывал об этом. Перед ним был пример отца, герцога Козимо, который в старости женился на Камилле Мартелли. В свое время этот брак вызвал большой скандал, а потом все успокоились. Франческо подумал, что и с ним будет так же, как было с Козимо, и, следуя наставлениям капуцина, решился примирить свою совесть со своими желаниями.
Придворные, давно уже понявшие, куда ветер дует, не раз заводили при нем речь о подобных браках как о чем-то вполне естественном, перечисляя всех известных им государей, взявших себе жен не из княжеского рода. А Венеция, в то время нуждавшаяся в помощи Флоренции, провозгласила Бьянку Капелло дочерью республики. Это крайнее угодничество побудило Франческо принять окончательное решение. И пока кардинал Фердинандо, догадывавшийся о намерениях брата, искал ему невесту во всех европейских столицах, Франческо тайно обвенчался с Бьянкой в часовне дворца Питти.
Предполагалось, что их брак останется в тайне, однако это отнюдь не устраивало герцогиню. Не для того поднималась она на такую высоту, чтобы остановиться на полдороге. Не прошло и полгода, как она заняла место бедной Иоанны Австрийской — и не только перед придворными, но и перед народом, не только на герцогском ложе, но и на троне.
Примерно в это время Монтень, направлявшийся в Рим и под влиянием некоего немца, которого ограбили в Сполето, отказавшийся от поездки через Анконскую марку, решил ехать через Флоренцию и был допущен к трапезе Бьянки.