Однако, выйдя через час из гостиницы, вы обнаруживаете у дверей двух караульных. Это возницы, у которых здесь прочные связи. За небольшую мзду коридорный им сообщил, что вы уезжаете не через неделю, а сегодня или завтра утром.
Нужно тут же вернуться вместе с ними в гостиницу. Если вы по неосторожности вздумаете выйти на улицу, на их крики сбегутся полсотни их собратьев, и сцена в порту повторится.
Они спросят с вас десять пиастров: шестьдесят франков за шестнадцать льё! Надо предложить им пять, но только с условием, что они трижды сменят лошадей, но не будут менять карету. Они поднимут крик; вы их выставите за дверь. Через десять минут один из них влезет в окно, и вы с ним сговоритесь за тридцать франков.
После этого ваша особа обретает неприкосновенность; за пять минут разносится весть, что вы условились. Теперь вы можете гулять где вам угодно, каждый будет вам кланяться и желать счастливого пути; вам покажется, что вас окружают самые бескорыстные в мире люди.
В назначенный час у порога вас ожидает leg по[35]. Словом «legno» в Италии обозначается всякое средство передвижения, будь это лодка или карета шестеркой, кабриолет или пароход; legno вместе с парным ему словом женского рода roba[36] составляет основу этого языка. При ближайшем рассмотрении legno оказывается дрянной колымагой: не стоит обращать на это внимание, все равно ничего другого в каретном сарае padrone[37] здесь нет. Впрочем, вы в ней устроитесь не хуже, чем в дилижансе. Теперь осталось только решить вопрос buona mano, то есть чаевых.
Дело это весьма важное, и браться за него нужно с умом. От чаевых зависит, сколько времени вы проведете в пути: кучер может довезти вас за шесть часов, а может и за двенадцать. Один мой знакомый, русский князь, забыл справиться на этот счет, и в итоге дорога заняла у него целые сутки; ночь он провел прескверно.
Вот его история; рассказав ее, мы вернемся к buona mano.
Князь К. прибыл в Ливорно вместе с матерью и слугой-немцем. Как всякий путешественник, прибывший в Ливорно, он сразу же стал искать возможность побыстрее уехать оттуда. А поскольку, как мы говорили, эти возможности бегут вам навстречу, надо только суметь ими воспользоваться.
От носильщиков веттурино узнали, что имеют дело с князем. А потому они спросили с него двенадцать пиастров вместо десяти, князь же, вместо того чтобы предложить им пять пиастров, сказал: «Согласен, даю двенадцать пиастров; но из этих денег вы заплатите buona mano кучерам: я не хочу, чтобы они докучали мне на каждой станции». «Vabene[38]», — ответил веттурино. Князь дал ему двенадцать пиастров, и карета галопом помчалась вперед, увозя его вместе со всей поклажей. Было девять часов утра; по расчетам князя, он должен был приехать во Флоренцию в три или четыре часа пополудни.
Отъехав от Ливорно четверть льё, карета стала ехать тише: вместо галопа лошади почему-то пошли шагом. Кучер же, сидя на козлах, принялся петь, прерывая это занятие лишь для того, чтобы перекинуться словечком с приятелями; но нелегко поддерживать беседу, находясь в движении, а потому он начал останавливаться всякий раз, как ему представлялся случай поболтать.
Князь терпел эту уловку примерно час; затем, сообразив, что они не проехали и мили, он высунулся в окно кареты и крикнул на чистейшем тосканском диалекте:
— Avanti! Avanti! Tirate via![39]
— А сколько вы дадите на чай? — спросил кучер на том же языке.
— О чем вы говорите? — удивился князь. — Я дал вашему хозяину двенадцать пиастров с условием, что он возьмет это на себя.
— К хозяину чаевые отношения не имеют, — отвечал кучер. — Сколько вы дадите на чай?
— Ни гроша не дам, я уже заплатил.
— Тогда, если угодно вашему сиятельству, поедем шагом.
— То есть как это шагом? Ваш хозяин обязался доставить меня во Флоренцию за шесть часов.
— Где документ? — осведомился кучер.
— Документ? Разве на это нужен документ?
— Вот видите, документа у вас нет, так что принудить меня ехать быстрее вы не можете.
— А! Я не могу тебя принудить?
— Нет, ваше сиятельство.
— Что ж, посмотрим!
— Посмотрим, — невозмутимо ответил кучер и пустил лошадей шагом.
— Франц, — сказал князь по-немецки своему слуге, — задайте этому негодяю хорошую трепку.
Франц беспрекословно вышел, стащил кучера с козел, отколотил его с истинно немецкой основательностью и посадил обратно; затем, показав на дорогу, произнес: «Vorwaerts[40]» и сел рядом.
И кучер поехал, однако чуть медленнее, чем раньше.
Все на свете надоедает, даже телесное наказание кучера. Князь рассудил, что так или иначе приедет во Флоренцию, предложил матери подремать и, подавая ей пример, уткнулся в угол кареты и заснул.
Кучеру потребовалось шесть часов, то есть на четыре часа больше, чем обычно, чтобы добраться от Ливорно до Понте деры; там он предложил князю выйти, чтобы сменить карету.
— Но я дал вашему хозяину двенадцать пиастров именно за то, чтобы не менять карету! — воскликнул князь.
— Где документ? — спросил кучер.
— Я уже сказал вам, негодяй: нет у меня документа!
— Что ж, раз у вас нет документа, сменим карету.
Князю очень хотелось снова отколотить кучера, на сей раз уже собственноручно; однако, взглянув на физиономии людей вокруг, он решил, что это было бы неосторожно. Поэтому он вышел из кареты; его поклажу побросали на мостовую, и после часа ожидания появилась карета — полуразвалившийся рыдван, запряженный двумя едва дышащими клячами.
При других обстоятельствах князь, щедрый как русский вельможа и французский художник одновременно, дал бы кучеру луидор, но здесь правота его была столь очевидна, что уступить было бы малодушием, и он решил проявить твердость. Он сел в рыдван, и, поскольку новый кучер был предупрежден, что чаевых не будет, они тронулись шагом, под хохот и почти что улюлюканье присутствующих.
Впрочем, было бы просто бессовестно требовать, чтобы эти жалкие клячи двигались не шагом, а как-либо еще. Из Понтедеры в Эмполи князь добрался за шесть часов.
При въезде в город кучер остановил карету и подошел к окну.
— Ваше сиятельство переночует здесь, — сказал он князю.
— То есть как? Разве мы уже во Флоренции?
— Нет, ваше сиятельство, мы в Эмполи, это чудесный маленький городок.
— Я не для того заплатил твоему хозяину двенадцать пиастров, чтобы ночевать в Эмполи. Я буду ночевать во Флоренции.
— Где документ, ваше сиятельство?
— Проваливай к черту со своим документом!
— У вашего сиятельства нет документа?
— Нет.
— Хорошо, — сказал кучер, вновь усаживаясь на козлы.
— Что ты сказал? — крикнул князь.
— Я сказал «очень хорошо», — отозвался кучер, нахлестывая своих кляч.
И впервые после Ливорно князь почувствовал, что едет рысью.
Он подумал, что это добрый знак, и выглянул в окно. На улицах было многолюдно, все окна были освещены: в городе праздновали день мадонны Эмполи, совершившей, как говорят, много чудес. Проезжая по главной площади, князь увидел танцующих.
Захваченный этим зрелищем, князь вдруг заметил, что въезжает под какой-то свод; в ту же минуту карета остановилась.
— Где мы? — спросил князь.
— В каретном сарае гостиницы, ваше сиятельство.
— Почему мы в каретном сарае?
— Потому что здесь будет удобнее менять лошадей.
— Живо! Живо! Поторапливайся! — приказал князь.
— Subito[41], — ответил кучер.
Князь уже знал, что некоторым словам в Италии доверять не следует, поскольку они означают противоположное тому, что обещают. Однако, увидев, как распрягают лошадей, он закрыл окно кареты и стал ждать.
Через полчаса он опустил стекло и высунулся из кареты:
— Ну, что там?
Никто не отозвался.
— Франц! — крикнул князь. — Франц!
— Сударь? — вдруг проснувшись, ответил Франц.
— Где мы, черт возьми?
— Не знаю, сударь.
— Как это не знаешь?