Лоренцо посчастливилось больше, чем брату: в тот миг, когда священник поднял Святые Дары, он почувствовал, как кто-то положил руку ему на плечо и, обернувшись, увидел кинжал, блеснувший в руке Антонио да Вольтерра. Безотчетным движением он отшатнулся в сторону, и клинок, который должен был вонзиться ему в горло, лишь оцарапал шею. Он тотчас встал, в одно мгновение правой рукой выхватил шпагу, а левую обмотал плащом и, призвав на помощь двух своих конюших, приготовился к обороне. Услышав голос хозяина, Андреа и Лоренцо Кавальканти обнажили шпаги и поспешили на помощь, а оба священника, видя, что дело принимает серьезный оборот и теперь надо будет не наносить удары исподтишка, а сражаться в открытую, бросили оружие и обратились в бегство.
Услышав шум, который поднял Лоренцо, Бернардо Бандини, все еще занятый Джулиано, поднял голову и увидел, что одна из его жертв готова ускользнуть; тогда он бросил мертвого ради живого и устремился к алтарю. Но путь ему преградил Франческо Нори. Завязалась недолгая борьба, и смертельно раненный Нори рухнул наземь. Но сколь краткой ни была эта задержка, для Лоренцо, как мы видели, ее оказалось достаточно, чтобы избавиться от двух заговорщиков. Таким образом, Бернардо оказался один против троих. Он позвал на помощь Франческо, и тот бросился к нему, но, сделав несколько шагов, почувствовал слабость и понял, что ранен серьезнее, чем ему показалось вначале; оказавшись возле клироса, он вынужден был опереться о балюстраду, чтобы не упасть. Полициано, сопровождавший Лоренцо, воспользовался этой заминкой, чтобы вместе с несколькими тесно обступившими их друзьями вывести его в ризницу, и, пока оба Кавальканти вместе с диаконами (те орудовали своими посохами с серебряным навершием, словно дубинами) сдерживали Бернардо и еще трех-четырех заговорщиков, сбежавшихся на его зов, толкнул бронзовые двери и захлопнул их за Лоренцо и собой. Тут Антонио Ридольфи, один из наиболее преданных друзей Лоренцо, стал высасывать кровь из раны у него на шее, боясь, что клинок священника был отравлен, а затем наскоро перевязал эту рану. Какое-то мгновение Бернардо Бандини еще пытался высадить двери ризницы; но, видя тщетность своих усилий, он понял, что все пропало. Тогда он подхватил под руку раненого Франческо и увел его так быстро, как только тот мог передвигаться.
В соборе царило величайшее смятение; священник, совершавший богослужение, спасся бегством, прикрывая рукавом причастие, которое стало свидетелем и чуть ли не пособником свершившихся злодеяний. Толпа бросилась к дверям и выплеснулась на Соборную площадь. Все бежали, однако в храме осталось человек десять сторонников Лоренцо, которые собрались вместе и с оружием в руках подошли к дверям ризницы: они громко звали Лоренцо, уверяли его, что головой ручаются за его безопасность и, если он пожелает сейчас же покинуть ризницу, они доставят его домой целым и невредимым.
Но Лоренцо не спешил откликнуться на это предложение, подозревая, что враги готовят ему новую западню. Тогда Сисмонди делла Стуфа поднялся по лестнице, ведущей к органу, и оттуда через окно увидел всю внутренность собора. Храм был пуст, если не считать друзей Лоренцо, собравшихся в ожидании у дверей ризницы, да еще тела Джулиано, к которому прильнула какая-то женщина, такая бледная и неподвижная, что, если бы не ее рыдания, можно было бы принять ее за еще один труп.
Сисмонди делла Стуфа спустился вниз и сообщил Лоренцо о том, что увидел; и тогда Лоренцо, собрав все свое мужество, вышел из ризницы. Друзья сразу же окружили его и, как было обещано, целым и невредимым доставили в его дворец на Виа Ларга.
Однако в то мгновение, когда священник, совершавший богослужение, поднял причастие, по обычаю зазвонили колокола: это был условленный сигнал для тех, кому предстояло захватить дворец Синьории. При первом же звуке колокольного звона архиепископ Сальвиати без промедления вошел в залу, где находился гонфалоньер, и заявил, что ему нужно передать какое-то послание от папы.
Гонфалоньером, как мы уже сказали, был тогда Чезаре Петруччи, бывший подеста в Прато, который восемью годами ранее столкнулся с заговором, устроенным Андреа Нарди, и чуть было не стал его жертвой. Пережитый страх оставил у него в душе столь глубокий след, что с тех пор он всегда держался настороже. А потому, хотя о заговоре еще ничего не было известно и до него лично не доходило никаких тревожных новостей, он, едва заметив, что вошедший к нему Сальвиати взволнован больше обычного, в ту же минуту бросился к двери: там Джакопо Браччолини хотел преградить ему путь, но Чезаре Петруччи, при всей своей осторожности, был храбр и силен. Схватив Браччолини за волосы, он швырнул его на пол и, поставив колено ему на грудь, стал звать охрану. Пять или шесть сопровождавших Браччолини сообщников хотели было помочь ему, но подоспела многочисленная охрана, трое из заговорщиков были заколоты на месте, двое выброшены из окна, а единственный оставшийся в живых убежал с криками о помощи.
Те, кто заперся в канцелярии, поняли, что пора действовать, и хотели поспешить на выручку остальным; но дверь канцелярии, которую они, войдя, захлопнули за собой, была с секретом, и открыть ее можно было только ключом. Они оказались в ловушке и не смогли помочь архиепископу. Тем временем Чезаре Петруччи вбежал в залу, где заседали приоры, и, сам еще толком не зная, что происходит, поднял тревогу. Приоры тут же присоединились к нему; Чезаре старался подбодрить их. Они вооружились чем могли и приготовились к обороне. Отважный гонфалоньер взял на кухне вертел, провел приоров в башню и, став перед дверью, успешно отражал все атаки.
Благодаря своему облачению, архиепископ беспрепятственно прошел через залу, где подле трупов своих товарищей стоял схваченный охраной Браччолини, и знаком дал сообщнику понять, что скоро придет ему на помощь. И в самом деле, едва он показался на улице, как его обступили остававшиеся там заговорщики; но в ту минуту, когда они собирались войти во дворец, на улице, ведущей к собору, показалась группа сторонников Медичи, которые приближались, выкрикивая свой обычный клич: «Palle! Palle![54]» И Сальвиати понял, что теперь надо думать не о помощи Браччолини, а защищать собственную жизнь.
Фортуна изменила заговорщикам, и зло обернулось против тех, кто его разбудил. Обоих священников настигла и растерзала толпа. Бернардо Бандини, как мы уже сказали, увидев, что Лоренцо с помощью Полициано укрылся за бронзовыми дверьми ризницы, подхватил Франческо Пацци и вывел его из собора; однако, оказавшись у своего дома, Франческо ощутил такую слабость, что дальше идти не смог; и, в то время как Брандини обратился в бегство, он бросился на постель и с покорностью судьбе, равной выказанному им мужеству, стал ждать, что будет. Тогда Якопо, несмотря на свой почтенный возраст, решил занять место племянника: он сел на коня и в сопровождении сотни приверженцев стал разъезжать по улицам, выкрикивая: «Свобода! Свобода!» Но во Флоренции этого зова уже не понимали. Заслышав этот крик, те из граждан, кто еще не знал о случившемся, выходили из своих домов и в недоумении молча смотрели на Якопо; те же, до кого дошла весть о злодеянии, встречали старика глухим ропотом и угрозами, а то и хватались за оружие, чтобы подкрепить угрозы делом. И Якопо понял то, что заговорщики всегда понимают слишком поздно: поработители появляются лишь тогда, когда народы хотят быть порабощенными. Осознав это, он подумал о спасении своей жизни и, повернув коня, вместе с приспешниками поскакал к городским воротам, откуда направился по дороге в Романью.
Лоренцо затворился у себя в доме, говоря, что оплакивает брата, и предоставил действовать своим друзьям.
И правильно сделал: если бы он сам отомстил за себя так, как отомстили за него другие, то до конца своих дней вызывал бы одну лишь ненависть.
Юный кардинал Риарио, знавший о заговоре, но не о способе его осуществления, тут же отдался под покровительство священников, которые увели его в ризницу по соседству с той, где укрылся Лоренцо. Архиепископ Сальвиати, его брат и его кузен, а также Джакопо Браччолини, которых Чезаре Петруччи арестовал во дворце Синьории, были повешены — одни на Рингьере, другие — под окнами. Франческо Пацци, лежавшего в постели и истекавшего кровью, приволокли в Палаццо Веккьо. Чернь осыпала его ударами и проклятиями, он же с презрительной улыбкой на устах только пожимал плечами. Его повесили под тем же окном, что и Сальвиати, и он принял смерть не издав ни единого стона. Джованни Баттиста да Монтесекко, который, отказавшись убить Лоренцо в церкви, предоставил это двум священникам и тем самым, вероятно, спас ему жизнь, был обезглавлен. Ренато деи Пацци, не пожелавший участвовать в заговоре и из предосторожности удалившийся в свое поместье, не ушел от судьбы: он был схвачен и повешен, как и все его родственники. Старый Якопо деи Пацци, бежавший из Флоренции с отрядом приспешников, попал в руки горцев. Несмотря на крупную сумму, какую он предлагал им, — не за то, чтобы они отпустили его, а за то, чтобы они его убили, — горцы доставили его во Флоренцию, где он был повешен под тем же окном, что и Ренато. И наконец, по прошествии двух лет после этой драмы, однажды утром все увидели, что под окном Барджелло раскачивается тело повешенного: это был Бернардо Бандини, который бежал в Константинополь и которого султан Мухаммед II арестовал и выдал Лоренцо в знак своего желания сохранить мир с Флорентийской республикой.