Так он дожил до старости, богатый, могущественный, почитаемый, — но десница Господня не миновала его, поразив его семью. Жена родила ему несколько детей, но лишь один пережил его. Дряхлый, немощный старец приказывал слугам носить его по громадным залам громадного дворца, чтобы он мог осмотреть статуи, позолоту и фрески на стенах; при этом он печально качал головой и приговаривал: «Увы, увы, какой большой дом для такой маленькой семьи!»
В самом деле, свое имя, богатство и могущество он оставил в наследство одному человеку — Пьеро деи Медичи, который, оказавшись между Козимо, Отцом отечества, и Лоренцо Великолепным, заслужил в народе лишь прозвище Пьеро Подагрик.
Прибежище греческих ученых, бежавших из Константинополя, колыбель возрождающихся искусств в XIV–XV веках, сегодняшнее место заседаний Академии делла Круска, Палаццо Риккарди служил резиденцией Пьеро Подагрику, а затем Лоренцо Великолепному, который затворился в нем после заговора Пацци, как некогда Козимо затворился там после своего изгнания. И этот дворец, вместе с обширнейшим собранием драгоценных камней, античных камей, великолепного оружия и редких рукописей, Лоренцо завещал своему сыну Пьеро, которого прозвали хотя и не Подагриком, зато Пьеро Безумцем.
Это он распахнул ворота Флоренции перед Карлом VIII, отдал ему ключи от Сарцаны, Пьетра-Санты, Пизы, Либ-ра-Фатты и Ливорно и взялся вытребовать для него у республики двести тысяч флоринов под видом ссуды.
Вдобавок он любезно пригласил французского короля остановиться в своем дворце на Виа Ларга — приглашение, которое король благосклонно принял, тем более что он в нем и не нуждался, чтобы так поступить.
Ибо, как всем известно, Карл VIII въехал во Флоренцию не как союзник, а как победитель, на боевом коне, с копьем в руке и с опущенным забралом: он пересек так весь город от ворот Сан Фриано до дворца Пьеро, только накануне решением Синьории изгнанного из Флоренции вместе со всей семьей.
Именно в Палаццо Риккарди Пьеро заключил с королем договор от имени Флорентийской республики — договор, который республика отказалась признавать. Разногласия были настолько острыми, что дело чуть не дошло до кровопролития. Представителей Синьории впустили в большой зал дворца, где Карл VIII принял их сидя и с покрытой головой. Стоявший возле трона королевский секретарь начал одну за другой зачитывать статьи договора,
но каждая статья вызывала споры, и тогда король в нетерпении воскликнул:
— И все же будет так, как здесь написано, а не то я велю затрубить в трубы!
— Ну что ж, — ответил Пьеро Каппони, секретарь республики, выхватывая бумагу из рук чтеца и разрывая ее в клочки, — велите затрубить в трубы, ваше величество, а мы ударим в колокола.
Этот ответ спас Флоренцию. Король подумал, будто сила республики не уступает ее гордыне; когда Пьеро Каппони бросился прочь из зала, Карл VIII приказал вернуть его и предложил другие условия, которые были приняты.
Через одиннадцать дней король покинул Флоренцию и отправился в поход на Неаполь, а сокровищницу, собрания произведений искусства и книгохранилища оставил на разграбление своим солдатам.
Дворец Риккарди пустовал восемнадцать лет, пока длилось изгнание Медичи; затем они вернулись с помощью испанцев — но, даже несмотря на такую мощную поддержку, по условиям капитуляции вернулись не как властители, а как простые граждане.
Однако в конечном счете могучий ствол, давший столько мощных ветвей, истощил жизненные соки и дерево начало хиреть. После того как Лоренцо II упокоился под надгробием работы Микеланджело, кровь Козимо Старого осталась лишь в жилах трех бастардов; это были: Ипполито, побочный сын Джулиано II, ставший кардиналом; Джулио, побочный сын Джулиано Старшего, убитого заговорщиками, ставший папой под именем Климента VII; и наконец, Алессандро, побочный сын Джулиано II (или Климента VII — это так и осталось неизвестно), ставший герцогом Тосканским. Когда однажды все трое оказались во Флоренции и поселились на одной и той же площади, злые языки прозвали ее площадью Трех Мулов.
Если когда-то старшая ветвь рода Медичи пользовалась у флорентийцев безмерным почетом, то теперь она докатилась до всеобщей ненависти и презрения. Люди ждали только подходящего момента, чтобы изгнать Алессандро и Ипполито из Флоренции; однако их дядя Климент VII, занимавший тогда папский престол, оказывал им столь мощную поддержку, что немногочисленные уцелевшие республиканцы не решались что-либо предпринять.
Когда солдаты коннетабля де Бурбона захватили и разграбили Рим, а папа оказался пленником в замке Святого Ангела, флорентийцы поняли, что момент, которого они так ждали, наконец настал. Они не упустили такого случая, и Медичи отправились в изгнание в третий раз. Однако Климент VII был человек изворотливый. Он продал семь кардинальских шапок и уплатил часть выкупа, а за остальную часть отдал в залог еще пять. Под такое обеспечение надзор за ним стал менее строгим, и он воспользовался этим: переоделся в платье лакея и бежал из Рима в Орвьето. Флорентийцы, видя, что Карл V одержал блестящую победу, а папа находится в бегах, возомнили, что могут смотреть в будущее без боязни.
На их несчастье, Карлу V, избранному императором в 1519 году, нужно было короноваться. Корыстные интересы разделили этих двоих, корыстные интересы их и сблизили. Карл V обещал папе захватить Флоренцию и дать ее в приданое своей побочной дочери Маргарите Австрийской, которую обручили с Алессандро.
Каждый из них честно выполнил обещанное: Карл V торжественно короновался в Болонье — при сложившихся теперь трогательных отношениях с папой он не желал видеть разорение, учиненное его солдатами в святом городе; а после осады и жестокого штурма, когда Микеланджело сражался в рядах защитников, а Малатеста повел себя как предатель, Флоренция пала, и 31 июля 1531 года Алессандро триумфально вступил в будущую столицу своего герцогства.
Алессандро обладал всеми пороками своей эпохи и очень немногими достоинствами своей семьи. Его мать была мавританка, и он унаследовал от нее неукротимые страсти. Он был постоянен в ненависти и непостоянен в любви, он попытался убить Пьеро Строцци и отравил своего кузена, кардинала Ипполито, «который, — как пишет Варки, — был красивый и обходительный молодой человеку ясного ума и тихого нрава, щедрый и великодушный, как папа Лев X: однажды он дал разом четыре тысячи дукатов ренты одному дворянину из Модены по имени Франческо Мария Мольца, обладавшему широкими познаниями в великой и достойной литературе, а также в трех важнейших языках, какими в ту пору считались греческий, латинский и тосканский».
Неудивительно, что за шесть лет правления Алессандро против него не раз устраивались заговоры.
Филиппо Строцци передал огромные деньги одному монаху-доминиканцу в Неаполе, который, как считалось, имел большое влияние на Карла V, чтобы тот уговорил императора вернуть его родине свободу. Джанбаттиста Чибо, архиепископ Марсельский, знал, что у его невестки, покинувшей мужа и поселившейся во дворце Пацци, любовная связь с Алессандро, и решил убить его, когда он придет на свидание. Поскольку было известно, что Алессандро всегда носит под одеждой искусно сработанную кольчугу, не поддававшуюся ни шпаге, ни кинжалу, Чибо наполнил порохом сундук, на который обычно садился герцог, когда приходил к маркизе, и собирался взорвать его. Но заговор Чибо был раскрыт, как и все те, что за ним последовали. Все, кроме одного. Правда, в этом заговоре состоял лишь один человек, которому предстояло стать и его исполнителем. Этим одиноким заговорщиком был Лоренцо Медичи, принадлежавший к младшей ветви славного рода — той, что происходила от Лоренцо, младшего брата Козимо Старого. Младшая ветвь, развиваясь одновременно со старшей, успела в свою очередь разделиться на две ветви.