Одиннадцать дней она оплакивала его, опасаясь за собственную жизнь, а 10 июля муж велел ей приехать в загородный дворец Каффаджоло, где он жил уже несколько месяцев. Тут она поняла, что для нее все кончено, однако ослушаться не решилась, ибо не знала, где и у кого искать спасения. Она лишь попросила, чтобы ей позволили отложить отъезд до следующего дня, а затем села у колыбели своего сына Козимо и, склонившись над ребенком, всю ночь плакала и вздыхала.
Приготовления к отъезду заняли какое-то время, так что Элеонора выехала из Флоренции лишь в три часа пополудни; кроме того, подчиняясь безотчетному чувству, она каждую минуту приказывала кучеру придержать лошадей и в результате прибыла в Каффаджоло к ночи. К ее великому удивлению, дворец казался необитаемым.
Кучер распряг лошадей, и, пока лакеи и служанки выносили из кареты поклажу, Элеонора Толедская одна вошла в великолепную виллу, которая в этот час, погруженная в темноту, показалась ей печальной и мрачной, как могила. Легко и неслышно, словно тень, поднялась она по лестнице и, дрожа от страха, направилась к себе в спальню. Все двери на ее пути были широко распахнуты, но когда она ступила на порог спальни, из-за драпировки высунулась рука с кинжалом, Элеонора ощутила в груди холод стали, испустила вопль и упала. Она была мертва! Дон Пьетро, не пожелав доверить дело мщения никому другому, убил ее сам.
Он посмотрел на жену: Элеонора лежала недвижно, вся в крови. Удар был нанесен твердой и опытной рукой — смерть наступила мгновенно. Дон Пьетро стал на колени у тела жены, поднял к Небу окровавленные руки и попросил у Бога прощения за злодеяние, которое он только что совершил. Во искупление этого злодеяния он поклялся никогда больше не жениться. Странное искупление, ведь если верить скандальным слухам о неприязни дона Пьетро к женщинам, выполнить такую клятву ему было легче, нежели любую другую!
Затем палач превратился в могильщика. Он положил тело, из которого только что изгнал душу, в заранее приготовленный гроб, закрыл его крышкой и отправил во Флоренцию, где той же ночью оно было тайно погребено в церкви Сан Лоренцо.
Стоит добавить, что дон Пьетро нарушил данную им клятву: в 1593 году он женился на Беатрисе де Менесес; правда, случилось это через семнадцать лет после убийства Элеоноры, а к тому времени Пьетро Медичи, при его характере, должен был забыть не только данную им клятву, но и событие, послужившее ей причиной.
Расскажем теперь о дочерях Козимо.
Старшую звали Мария; в семнадцать лет она, говоря словами Шекспира о Джульетте, была одним из прекраснейших весенних цветков Флоренции. Юный Малатести, паж великого герцога Козимо, влюбился в Марию, а в сердце бедной девочки вспыхнуло ответное чувство — первая любовь, которая ни в чем не знает отказа. Один придворный, старик-испанец, застал влюбленных в такую минуту, когда было очевидно, как далеко зашла их связь, и рассказал об увиденном великому герцогу.
Семнадцатилетняя Мария умерла от яда: продлись ее жизнь еще на полгода, это стало бы позором для семьи. Малатести был брошен в темницу; десять или двенадцать лет спустя ему удалось бежать и добраться до острова Кандии, где его отец командовал венецианскими войсками. Через два месяца на рассвете его нашли мертвым на углу улицы.
Другую дочь Козимо звали Лукреция. В девятнадцать лет она стала супругой герцога Феррарского. Однажды во Флоренцию прибыл гонец с сообщением о внезапной смерти герцогини. При дворе было сказано, что она скончалась от злокачественной лихорадки; в народе говорили, что ее убил муж в приступе ревности.
Третью дочь Козимо звали Изабеллой: она была его любимицей. Как мы увидим, чувство Козимо даже не укладывалось в рамки отцовской любви.
Как-то раз, когда Вазари, стоя на лесах, расписывал потолок в одной из зал Палаццо Веккьо, он увидел, как туда вошла Изабелла. Это было в полдень, в сильную жару. Не заметив художника, Изабелла задернула занавеси на окнах, легла на диван и заснула.
Какое-то время спустя вошел Козимо и увидел дочь. Мгновение он смотрел, на спящую Изабеллу взглядом, полным желания, затем запер все двери в залу; вскоре Изабелла вскрикнула, но то, что было дальше, Вазари не увидел — услышав этот крик, он закрыл глаза и притворился спящим. Когда Козимо стал отдергивать занавеси, он вспомнил, что именно в этой комнате работает Джорджо Вазари. Он поднял глаза и увидел леса под потолком. В то же мгновение у него возникла мысль, что художник мог быть свидетелем свершенного им преступления; а у такого человека, как Козимо, за этой мыслью немедленно последовала другая: избавиться от свидетеля, притом сию же минуту.
Козимо неслышно поднялся по лестнице; на подмостях он увидел Вазари — художник спал в углу, лицом к стене. Герцог подошел ближе, вытащил кинжал и поднес его к груди Вазари, чтобы убедиться, действительно ли тот спит или только притворяется. Вазари не шелохнулся, его дыхание оставалось ровным и спокойным, и Козимо, уверившись в том, что его любимый художник ничего не видел и не слышал, спрятал кинжал в ножны и спустился с лесов.
Вазари вышел из залы в то время, когда обычно заканчивал работу, а на следующий день пришел в то время, когда обычно начинал ее. Это хладнокровие спасло ему жизнь; если бы он попытался скрыться, его участь была бы решена. Кинжал или яд Медичи нашли бы его повсюду.
Это произошло в 1557 году.
Через год Изабелле исполнилось шестнадцать лет, пора было подумать о ее замужестве. Явились женихи; Козимо остановил свой выбор на Паоло Джордано Орсини, герцоге Браччано, но*» как говорили, поставил ему условие: Изабелла должна была не менее шести месяцев в году проводить в Тоскане.
Против всех ожиданий, новобрачный вел себя так, словно союз был заключен без любви и по принуждению. Пытаясь понять странное равнодушие мужа к молодой, красивой жене, люди объясняли это тем, что до герцога Браччано будто бы дошли слухи о чересчур пылкой любви Козимо к дочери, и отсюда проистекала его неприязнь к жене. Возможно, люди были правы, возможно, нет; но, так или иначе, неприязнь эта действительно существовала. Большую часть года Джордано Орсини проводил в Риме, вдали от жены, которую, несмотря на ее жалобы, всякий раз оставлял одну в Тоскане. Такое пренебрежение не могло не привести к греховным последствиям. Молодая, красивая, страстная, жившая при одном из самых развращенных дворов мира, Изабелла вскоре заставила забыть о старых подозрениях, пятнавших ее репутацию, возбудив новые. Но Джордано Орсини молчаливо сносил все, ибо Козимо был жив, а при жизни Козимо герцог никогда не осмелился бы мстить его дочери. Однако в 1574 году Козимо скончался.
Во время своих отлучек Джордано Орсини оставлял жену под присмотром одного близкого своего родственника по имени Троило Орсини, и с некоторых пор этот страж его чести стал писать ему, что во время его отсутствия Изабелла ведет себя безупречно, так что герцог почти уже отказался от своих планов мести. Но вот однажды Троило Орсини в ссоре, без свидетелей, ударом кинжала убил Ле-лио Торелло, пажа великого герцога Франческо, — и ему пришлось скрыться. Вскоре стало известно, за что Орсини убил Торелло: оба были любовниками Изабеллы, и Орсини не желал делить ее с другим.
Джордано Орсини одновременно узнал о предательстве родственника и об измене жены. Он тотчас отправился во Флоренцию и прибыл туда в то самое время, когда Изабелла, опасаясь, что ее постигнет участь невестки, Элеоноры Толедской, убитой за пять дней до этого, собиралась бежать из Тосканы и просить убежища у Екатерины Медичи, королевы Франции. Но неожиданный приезд мужа прервал ее сборы.
Взглянув на герцога, Изабелла вздохнула свободнее: казалось, Джордано Орсини явился к ней скорее как виновный, чем как судья. По его словам, он понял, что корень зла — в нем самом, и решил отныне вести жизнь более спокойную и более размеренную, а потому предлагает жене забыть все зло, какое она от него претерпела, он же, со своей стороны, забудет все обиды, какие она причинила ему. При том положении, в котором находилась Изабелла, такая сделка представлялась слишком заманчивой, чтобы от нее отказаться, и все же в тот день примирения между супругами не произошло.