Но, хотя флорентийцы, завидев его на улице, и преклоняли колено, он шел мимо них, печально опустив голову, ибо предчувствовал, что конец его близок, и ничто не указывало ему на рождение Лютера.
В ответ на этот бунт Александр VI прислал бреве, в котором извещал Синьорию, что если настоятелю монастыря святого Марка не запретят проповедовать, то все имущество флорентийских купцов в папских владениях будет конфисковано, а Флорентийская республика будет отлучена от Церкви и объявлена ее духовным и светским врагом. Синьория видела, как возрастает влияние святого престола в Романье, и понимала, что у ее ворот в любой момент может оказаться Чезаре Борджа, а потому не посмела ослушаться и отдала Савонароле приказ прекратить проповеди. Савонарола вынужден был подчиниться; не подчинившись, он стал бы нарушителем законов, которые были установлены им самим. А потому он произнес последнюю проповедь и попрощался со своими слушателями. В это же время стало известно, что Александр VI прислал взамен фра Джироламо другого, весьма знаменитого проповедника, которому надлежало победить слово нечестивое словом праведным.
Однако, как ни старался этот новый проповедник, его, разумеется, никто не желал слушать, ибо отстранение Савонаролы, вместо того чтобы успокоить брожение в народе, только усилило его. Все говорили о божественных откровениях доминиканца, о его сбывшихся пророчествах, о якобы совершенных им чудесах. Уверяли, будто настоятель монастыря святого Марка предложил поборнику папы вместе спуститься в подземелья собора и на его глазах воскресить умершего. Эти слухи, к которым Савонарола не имел никакого отношения, — их распространяли его не в меру усердные последователи, — дошли до брата Франческо ди Пулья: так звали проповедника, прибывшего из Рима. По силе характера брат Франческо не уступал Савонароле и оказался в невыгодном положении по сравнению с ним лишь потому, что защищал неправое дело. Тем не менее, будучи фанатиком, ради победы этого дела он готов был пойти на смерть. Туманным слухам он противопоставил открытый вызов: он предложил войти вместе с настоятелем монастыря святого Марка в пылающий костер, и там, по его словам, перед лицом народа, Господь должен был указать своего избранника. Такое предложение с его стороны было тем более странным, что он не верил в возможность чуда; он лишь надеялся, что заставит Савонаролу участвовать в испытании и умрет вместе с искусителем, который обрек на вечные муки не только свою душу, но и множество других.
Каким бы восторженным ни был Савонарола, он все же не надеялся, что Бог ради него сотворит чудо. Впрочем, мысль об этом испытании принадлежала не ему, и он не считал себя обязанным принимать вызов. Но тут произошло событие, которое показывает, до какой степени фанатизма дошли ученики Савонаролы. Фра Доменико Буонвичини, веривший в божественное вмешательство сильнее, чем его учитель, заявил, что принимает вызов Франческо ди Пулья и готов к испытанию огнем. К сожалению, посланец папы не оценил такую самоотверженность: его целью было расправиться с учителем, а не с учеником, и если его ждала смерть, то он предпочитал умереть со славой, которую могло принести единоборство со столь знаменитым противником.
Но Флоренцию, казалось, охватило всеобщее безумие. Узнав об отказе Франческо ди Пулья, два францисканских монаха, фра Никколо ди Пилли и фра Андреа Рондинелли, заявили, что готовы поступить вопреки ему и пройти испытание огнем вместе с фра Доменико. В тот же день по городу пронесся слух, будто вызов принят.
Городские власти попытались вмешаться, но было уже поздно. Люди предвкушали небывалое, захватывающее, жуткое зрелище, и нельзя было лишить их этого, иначе бы город просто взбунтовался. И властям пришлось уступить. Было решено, что в этом странном поединке встретятся фра Доменико Буонвичини и фра Андреа Рондинелли (он добился этой чести, доказав, что вызвался участвовать в испытании раньше, чем фра Никколо ди Пилли). Десяти избранным большинством голосов гражданам надлежало определить, как, когда и где пройдет испытание. Днем поединка было назначено 7 апреля 1498 года, а местом его избрана площадь перед дворцом, называвшаяся тогда площадью Синьории.
Весть об этом сразу же разнеслась по городу и, хотя до испытания оставалось еще пять дней, на площади собралась такая толпа, что судьям стало ясно: если они не выставят пикеты на прилегающих улицах, им не удастся провести необходимые приготовления. Ночью улицы перекрыли, к утру площадь была пуста, и на ней закипела работа.
Сначала внутри Лоджии деи Ланци выстроили перегородку, делившую ее пополам: в одной половине должны были находиться Рондинелли и его друзья-францисканцы, в другой — фра Доменико и ученики Савонаролы. Затем рабочие соорудили помост пяти футов в высоту, десяти — в ширину и восьмидесяти — в длину. На помост навалили кучу хвороста, вереска и терна — самых сухих, какие только можно было найти. Посреди костра устроили два прохода во всю длину помоста, отделив их один от другого перегородкой, сплетенной из сосновых веток. Эти проходы начинались от Лоджии деи Ланци и заканчивались на противоположной стороне площади, чтобы всем было хорошо видно, как оба участника поединка вступают на помост и сходят с него: это лишало их возможности пойти на попятный или подстроить какое-нибудь мнимое чудо.
В назначенный день францисканцы просто явились в отведенное им отделение Лоджии деи Ланци, не прибегнув к каким-либо средствам убеждения. Савонарола, напротив, отслужил торжественную мессу, о которой объявил заранее, попросив всех своих сторонников присутствовать на ней. По окончании мессы он не убрал причастие в алтарь, как обычно, а вынес его из церкви и так, со Святыми Дарами в руках, пришел на площадь Синьории. За ним следовал фра Доменико да Пешья с изъявлениями самой пламенной веры: он нес в руке распятие и время от времени с улыбкой на устах лобызал ноги Христа. Далее шествовали все доминиканцы из монастыря святого Марка — они явно верили в чудо, как и сам фра Доменико, и пели хвалы Господу. За доминиканцами шли наиболее видные граждане из партии Савонаролы; они несли факелы, ибо, не сомневаясь в торжестве святого дела, собирались собственноручно поджечь костер.
Нечего и говорить, что площадь была переполнена и толпа выплеснулась на прилегающие улицы. Изо всех окон и дверей торчали головы зевак, террасы соседних домов были забиты зрителями, а самые отчаянные забрались на башню Барджелло, на крышу собора и даже на верхнюю площадку соборной колокольни.
По-видимому, непоколебимая уверенность фра Доменико начала внушать францисканцам некоторые опасения, ибо, когда им сказали, что фра Доменико готов к испытанию, они заявили, будто им стало известно, что фра Доменико сведущ в магии и благодаря этому умеет составлять волшебные зелья и изготавливать талисманы. И потому они требуют, чтобы их противник разделся, дал себя осмотреть знающим в этом толк людям, а затем надел другие одежды, которые получит из рук судей! Фра Доменико не стал возражать, разделся и позволил врачам осмотреть себя, после чего облачился в новую, только что принесенную рясу и снова послал спросить францисканцев, готовы ли они. Фра Андреа Рондинелли вынужден был выйти из Лоджии деи Ланци. Но, увидев, как его противник собирается пройти через огонь, держа в руках Святые Дары, полученные от Савонаролы, францисканец закричал, что это кощунство — подвергать Тело Господне такой опасности; к тому же, если при этих обстоятельствах произойдет чудо, тут будет нечему удивляться, ибо Господь станет спасать от огня не монаха Буонвичини, а своего возлюбленного сына. А потому он, Рондинелли, откажется от испытания, если доминиканец не откажется от столь явной помощи свыше. Однако Савонарола, в чью душу, возможно, впервые закралось сомнение, поскольку испытанию подвергался не он, а другой человек, заявил: испытание состоится только при этом условии. Францисканцы настаивали на своем требовании, но Савонарола был непреклонен, и, поскольку ни одна сторона не желала уступать, четыре часа прошли в пустых словопрениях. Народ, толпившийся на палящем солнце, начал роптать столь громко и возмущенно, что Доменико Буонвичини в конце концов сдался: он готов был пройти через огонь, держа в руках одно только распятие. В этом нельзя было усмотреть кощунство, поскольку речь шла не о пресуществленном Боге, а лишь о его изображении. Андреа Рондинелли пришлось с этим согласиться! Народу объявили, что поединок сейчас начнется. Люди вмиг забыли о жаре, об усталости и принялись аплодировать, как это происходит у нас в театрах, когда после долгого ожидания раздаются, наконец, три глухих удара, возвещающие о начале представления.