Во время поездки Дандре мог бы, причем совершенно незаметно, положить себе в карман сто тысяч франков, всего лишь получая комиссионные от торговцев и поставщиков.
Но Дандре только смеется этим людям в лицо, для того, несомненно, чтобы иметь возможность показать им свои зубы, а они у него великолепные.
Он еще и фат!
После Дандре следует доктор Кудрявцев.
Доктору от двадцати восьми до тридцати лет, он чистокровный русский, по-французски не говорит и не понимает ни слова. У него нет никаких притязаний, кроме как лечить больных, да и то я не уверен, что он это притязание имеет. Граф подобрал его во время какой-то своей поездки из Москвы в Звенигород («Звенящий город»). Он родился в Коралове, в имении графини, и искренне не хотел покидать родные края. Это практикующий врач, человек простой, золотое сердце…
Доктор Кудрявцев, хотя и далекий от всякой рисовки, не расстается с двумя предметами, которые кажутся неотделимыми от его облика, причем независимо от погоды.
Первый предмет — это плед, который ему подарила графиня и который он живописно обертывает вокруг своего тела.
Второй — трость, которую он смастерил из флакона, принадлежавшего графу, и которой он дерзко размахивает в воздухе.
Но как можно сделать трость из флакона, спросите вы, дорогие читатели.
Сейчас я вам это объясню, и вы убедитесь: то, что на первый взгляд кажется чрезвычайно сложным, на самом деле очень легко осуществить.
Граф, человек нервозный, повсюду ходил с флаконом эфира.
Однажды этот флакон у него разбился.
Кудрявцев подобрал его, как подобрал бы раненого, чтобы вернуть его к жизни, если это возможно.
Но раненый был мертв.
И тогда Кудрявцев сообразил, что из старого флакона можно сделать новую трость.
Он освободил от стекла верхнюю часть флакона, которая была изготовлена из золота и открывалась с одной стороны с помощью пружинки, а с другой — с помощью шарнира, приобрел трость толщиной с горлышко флакона и, вставив трость в нижнюю часть этого горлышка, превратил флакон в набалдашник, украшенный чернью, узорами и эмалью.
Этот набалдашник обладает чрезвычайно привлекательным свойством: он открывается так, как открывался флакон. Доктор всунул туда комочек пропитанной духами ваты и получил сразу и трость, которой он игриво размахивает, и курильницу, аромат из которой он с наслаждением вдыхает.
Кудрявцев оказался в Риме во время карнавала. Вначале, будучи человеком серьезным, он с чрезвычайным презрением относился к Дандре, отдававшему предпочтение самым причудливым маскарадным костюмам, но вскоре, увлеченный его примером, с тростью и пледом в руках смешался с толпой, нацепив на себя фальшивый нос; затем, все так же украшенный пледом и вооруженный тростью, он рискнул облачиться в наряд Пьеро; потом, по-прежнему не расставаясь со своими атрибутами, вырядился Пульчинеллой. И наконец, переходя из животного царства в царство растительное, он становился, опять-таки благодаря пледу и трости, одним из самых забавных вилков капусты, морковок и луковок порея на улице Корсо и на площади Испании.
Если кто-нибудь хочет устыдить его вконец, достаточно напомнить ему эти часы безумия, когда он уронил собственное достоинство и бросил тень на достоинство врачебной науки.
У доктора Кудрявцева куда больше работы, чем можно себе представить.
Именно он занимается теми шишками, какие набивает себе Саша, мигренями графини и порезами мадемуазель Элен, мадемуазель Аннетты и горничных.
В настоящее время у него нет других больных, кроме меня. Он залечивает фурункул размером с голубиное яйцо, который вздумал вскочить у меня на правой щеке. Доктор уверяет, что благодаря его заботам я отделаюсь шрамом вроде того, что был у герцога Гиза.
Да услышит его Господь! А то порой я боюсь, как бы не понадобилось отрезать мне голову, чтобы спасти остальную часть тела.
После доктора Кудрявцева идет профессор Рельчен-ский. Это бывший гувернер графа, занимавшийся его образованием; когда образование графа было завершено, профессор счел его дом подходящим для себя и остался в нем навсегда.
Он типичный коллекционер.
Из всего, чем другие пренебрегают, что другие выбрасывают, разбивают, разламывают, он составляет коллекцию. В Петербурге, в нижнем этаже зимнего дома графа, у Рельченского есть своя квартира. Эта квартира представляет собой настоящую лавку старьевщика, где профессор собрал не скажу понемногу всего, а много всего: инкрустированные сундуки с испорченными замками; трехногие столы, к которым приставлена четвертая нога; разбитые керамические изделия из Фаэнцы и работы Бернара де Палисси, склеенные вновь так, как и мне хотелось бы быть вылеченным — без всяких шрамов; эмали, поцарапанные и погнутые, а затем переделанные заново; картины с облупившимся лаком, подрисованные и заново отлакированные; испачканные ткани, очищенные затем от сальных пятен и приспособленные под портьеры и гардины; на все это славный профессор израсходовал лишь терпение, надежный клей и неаполитанское мыло.
В тот день, когда профессор Рельченский привез бы свою коллекцию в Париж и выставил ее на торги в аукционном зале, он выручил бы за нее двадцать тысяч франков.
Проведя смотр мужчин, перейдем к женщинам.
Впереди, возглавляя процессию, выступает мадемуазель Элен, старая знакомая графини, подруга ее покойной матери, почти заменившая ей мать. У нее любящее сердце, улыбающееся лицо и исполненная заботами и предупредительностью душа.
Это она подает чай. Она знает, кто любит чай с лимоном, а кто — со сливками, кому надо мало сахару, а кому много. У нее в запасе есть чашки, отвечающие росту, вместимости и взыскательности любого из сотрапезников; для меня, большого любителя чая, она отыскала пиалу, вмещающую не менее трех чашек.
Радует в мадемуазель Элен то, что она не только счастлива, но и выглядит счастливой.
После мадемуазель Элен следует мадемуазель Аннетта.
Аннетта — воспитанница графини. Будучи моложе ее на пять-шесть лет, она уже двенадцать лет живет в ее доме.
Это типично русская девушка: спокойная, покладистая, бодрая, послушная и преданная; у нее небольшие глаза, маленький носик, маленький ротик, пухлые щечки, и в целом она очень миловидна. Она играет на фортепьяно, хорошо говорит по-французски и с удовольствием танцует, хотя и без воодушевления.
Она собирается выйти замуж за молодого художника по фамилии Чумаков. Граф дает за ней двести тысяч ливров приданого.
Это Алнетта тщательнейшим образом заваривает чай, который потом щедро разливает мадемуазель Элен.
В конце процессии шли — нам и в самом деле приходится говорить о них в прошедшем времени, поскольку мы перечисляем лишь тех, кто отправился из Петербурга вместе с графом, — в конце процессии шли, повторяю, два лакея, Семен и Максим, и две горничные, Алнушка и Луиза; кроме того, там были еще два писца, которых я ни разу не видел и поинтересоваться именами которых мне даже не пришло в голову, ну и любимая собачка графини — Душка.
Душка, как мы уже удостоверили, женская особь из аристократической породы кинг-чарлзов. Из Петербурга она отбыла в ожидании потомства, причем никто не располагал точными сведениями о виновнике ее беременности: одни называли борзую, другие — спаниеля.
Ощенилась она в Вене, и лишь тогда удалось установить отцовство: ее избранником был спаниель.
Потомство оказалось крайне уродливым.
Чтобы материнское сердце Душки не разорвалось от горя, ей были оставлены четыре щенка; однако, когда она перестала кормить их своим молоком, трех щенков раздали друзьям графини, которые сделали вид, будто они находят их очаровательными, но, едва графиня выехала из Вены, свернули, по всей вероятности, им шею или же велели утопить их в Дунае, чтобы быть в полной уверенности, что щенки к ним уже не вернутся.
Мадемуазель Луиза, вторая горничная, под свою личную ответственность сохранила четвертого щенка. Разумеется, это был самый симпатичный из четырех, а точнее, наименее уродливый.
По словам мадемуазель Луизы, наступит время, когда щенок превратится в живую модель и Дедрё и Жозеф Стевенс станут на коленях умолять о милости дать им возможность написать портрет этого Аполлона или Антиноя собачьего царства.