Во время последней войны правительство получило официальный рапорт, где сообщалось, что собрана партия из тысячи восьмисот волов по сто пятьдесят рублей за голову.
Возможно, это было несколько дороговато, но во время войны не приходится торговаться.
Эти тысяча восемьсот волов были куплены, и следовало их кормить.
Их кормили в течение пяти месяцев.
Однако пять месяцев спустя был заключен мир, и надобность в этих волах отпала: их забили.
Волы были забиты, и следовало их засолить.
Купили соль.
Каждый из этих невероятных быков, с учетом покупки, прокорма и засола, обошелся в триста рублей (тысячу двести франков).
В целом это составило примерно два миллиона франков.
Само собой разумеется, что ни один из этих волов никогда не существовал.
Калино — наш Калино, Калино-танцор, — который в 1853 году был ополченцем, рассказывал мне, как он шел со своей ротой из Нижнего Новгорода в Крым.
Капитану, командовавшему ротой, выделялось сто двадцать рублей в день на покупку волов, которые должны были идти на повседневное питание солдат.
Он купил вола в Нижнем.
Каждый раз, когда кто-нибудь из высшего начальства встречал эту роту на марше, командиру задавали один и тот же вопрос:
"А что это за вол, капитан?"
"Я купил этого вола сегодня утром, господин полковник (или господин генерал), и этим вечером мои солдаты его съедят" — отвечал командир.
И генерал или полковник говорили:
"Очень хорошо, капитан".
Вечером капитан вел свою роту кормиться: солдаты ели грибы, сдобренные свечным салом.
Вол прибыл в Крым живым и здоровым; он был жирнее всех в роте, поскольку на всем пути он один наедался досыта.
Вол был в таком прекрасном состоянии, что капитан, добравшись до Крыма, продал его на треть дороже, чем за него было заплачено.
В течение всего пути капитану выдавали деньги на то, чтобы он покупал по одному волу на каждом переходе, то есть ему была оплачена стоимость ста пятидесяти пяти — ста шестидесяти волов.
Самые выгодные аферы совершают полковники, которые обязаны кормить свои полки.
Так что в России, если каким-нибудь полковником недовольны, его производят в генералы.
Вот как действуют полковники (сейчас вы увидите, что делается это легко и безгрешно, как говорят в России обо всех жульничествах и мошенничествах, не представляющих собой вооруженный грабеж на большой дороге).
Мука для изготовления солдатского хлеба предоставляется правительством в достаточном количестве.
Часть этой муки полковник изымает и продает, присваивая вырученные деньги себе.
Таким же образом разворовываются сукно и кожа.
В кавалерийских полках точно так же разворовываются сено и овес.
Кроме того, полковник зарабатывает на так называемых справочных ценах. Именно на справочных ценах получают серьезные барыши, по сравнению с которыми все остальное кажется мелочью.
Справочной ценой называют цену всего того, что может служить для кормления солдат и лошадей в городе или деревне, где размещается полк.
Эти справочные цены полковник обсуждает с местными властями.
Местные власти выдают свидетельства на цены, и на основании этих свидетельств полковнику оплачивают его расходы. Цены эти вздувают; местные власти получают одну треть надбавки, а полковник — две трети.
Заметим, что в России установлено правило: подчиненный никогда не может быть прав перед своим начальником.
Существуют инспекторы, которым поручено осматривать и проверять обмундирование, снаряжение и провиант солдат. Они даже обязаны принимать от них жалобы. Однако все жалобы солдат поступают на рассмотрение к их же начальникам.
Солдат вправе жаловаться, но полковник, пользуясь малейшим предлогом, вправе назначить этому солдату пятьсот ударов шпицрутенами, а когда спина у того заживет, он назначит ему еще пятьсот ударов, и так до тех пор, пока тот не умрет.
Поэтому солдат предпочитает, чтобы его обкрадывали, только бы не получать пятьсот, тысячу, полторы тысячи ударов шпицрутенами.
Военный министр, который знает все это, который мирится со всем этим, который не замечает всего этого, получает орденские ленты и звезды, в то время как солдат получает удары шпицрутенами.
И все это скрывают от императора, чтобы не огорчать его величество.
Именно так скрыли от императора Николая исход битвы на Альме, тоже для того, чтобы не огорчать его величество, и, когда его величество узнал истинное положение вещей, он предпочел отравиться, не в силах пережить столь неожиданную катастрофу.
Но поскольку император получил это известие через секретного курьера, министру не пришлось скорбеть от того, что он огорчил его величество.
Не огорчать хозяина — это главная забота любого русского, от крепостного до премьер-министра.
"Что у нас нового?" — спрашивает русский помещик у мужика, прибывшего из деревни.
"Ничего, батюшка, — отвечает крестьянин, — только вот кучер сломал ваш складной ножик".
"А как этот дурак мог сломать мой ножик?"
"Да он сдирал шкуру с вашей белой лошади".
"Так, значит, белая лошадь околела?"
"Да, когда она везла вашу матушку на кладбище, у нее случился вывих, и ее пришлось пристрелить".
"А отчего же умерла матушка?"
"От испуга, когда она увидела, что горит ваша деревня".
Вот так хозяин узнал о четырех постигших его бедах.
Как и деревня этого русского помещика, Астрахань недавно горела.
Пожар начался в порту, причем неизвестно каким образом. В России никогда не бывает известно, каким образом начался пожар.
Сгорело сто семьдесят домов и двести судов.
Один из горящих пароходов, отнесенный течением, сел на мель возле порохового склада; искры воспламенили склад, он взорвался, и от сотрясения река вышла из берегов.
После этого на улицах и во дворах домов находили рыбу.
В главе о соленых озерах я рассказывал о своей встрече с генералом Беклемишевым, атаманом астраханских казаков, который подарил мне в знак братства папаху и поручил передать его жене, что он совершенно здоров и рассчитывает увидеться с ней через несколько дней.
Я решил, что пришло время исполнить это поручение. Добавив к своему наряду русского ополченца папаху, подаренную мне генералом, я явился к г-же Беклемишевой.
Само собой разумеется, мне был оказан прекрасный прием.
Госпожа Беклемишева устроила себе в четверти льё от Астрахани чисто парижский сельский домик.
Просто поразительно, чего может достичь женщина со вкусом, занимаясь внутренним убранством своего дома. Особенно хорош был камин в гостиной, построенный ярусами, с его китайскими вазами и фигурками, а также драпировкой из дорогих тканей; он был настолько хорош, что Муане даже сделал с него набросок, чтобы рано или поздно использовать эту зарисовку для какой-нибудь декорации.
Через три или четыре дня после моего визита к его жене приехал сам генерал Беклемишев. Это случилось как раз в то время, когда мы пребывали в величайшем замешательстве по поводу нашего отъезда из Астрахани.
Как известно, адмирал Машин не отвечал ни за что, даже за нас, если бы мы отправились на "Трупмане".
С другой стороны, нам объяснили, что ехать по Киз-лярской дороге невозможно из-за кабардинцев и чеченцев, которые грабят и убивают путников.
Рассказывали всякого рода истории, одна мрачнее другой, и называли имена погибших.
Какое-то время я думал подняться обратно вверх по Волге до Царицына, пересечь пространство, отделяющее Волгу от Дона, спуститься по Дону через Ростов и, проследовав через Таганрог, проплыть по Азовскому морю до Керчи.
Из Керчи я добрался бы до Редут-Кале, Поти и Тифлиса.
Но тогда я не увидел бы ни Дербента, ни Баку.
Генерал Беклемишев разрешил наши сомнения, заверив нас, что, поскольку дорога небезопасна, нам предоставят по его приказу необходимые эскорты.
С этой целью он вручил нам письма ко всем начальникам постов линейных казаков.
Со своей стороны, адмирал Машин был так доволен, освободившись от ответственности за нас, что в качестве военного губернатора написал на моей подорожной распоряжение отдавать мне те же почести и предоставлять те же эскорты, какие полагаются генералам.