По прибытии на станцию Кумекая мы не обнаружили на ней лошадей и были вынуждены провести там ночь, но, чтобы утешить нас, станционный смотритель заявил, что, даже если бы лошади были, ему запрещено давать их путникам, у которых нет эскорта. За несколько дней до этого трое путешественников настояли на том, чтобы ехать без эскорта, ибо было еще светло; в результате двое из них были убиты, а один увезен в плен, хотя он был тяжело ранен.
Ночью лошади и эскорт вернулись; мы предъявили нашу подорожную, подкрепленную письмом генерала Беклемишева, и получили эскорт, состоявший из унтер-офицера и десяти солдат.
Наше путешествие, став немного опасным, приобрело также и новый облик.
Отсюда начинались посты линейных казаков; живописное вооружение казаков, в которое каждый из них вкладывал чуточку собственной фантазии, их воинственный вид, их лихая посадка на лошади — все это радовало глаз и заставляло сильнее биться сердце.
Мы показали им свое оружие и заверили их, что, если представится случай, мы не колеблясь будем стрелять вместе с ними; это вызвало у них воодушевление, и, в промежутке между двумя криками "ура", они громогласно заявили на том образном языке, какой уже близок к восточному:
— Мы не только проводим вас до следующей станции, но, если понадобится, отнесем вас туда на руках!
Так как ездить по ночам было запрещено, у наших экипажей выставили охрану. Я предпочел спать не на станции, а в тарантасе, закутавшись в свою шубу. Муане спал в телеге, завернувшись в одеяла. Что же касается Калино, который, будучи русским, больше всего боялся холода, то на следующее утро мы узнали, что он спал ia печи.
Караульные солдаты не ложились спать совсем. Они провели ночь за веселой пирушкой, поскольку мы послали им три бутылки водки.
Мы находились у развилки двух дорог: одна ведет до Владикавказа и не представляет особых опасностей — это самый короткий путь в Грузию, и, следовательно, именно по этой дороге везут почту.
Другая, более длинная, более опасная, огибает Кавказ, вместо того чтобы пересечь его, проходит через владения Шамиля — Шамиль в то время еще не был пленен — и ведет в Дербент, город Александра Македонского, и в Баку, город парсов. Разумеется, я высказался именно за эту дорогу.
Когда я огласил свое решение, меня попросили заплатить вперед за три станции, чтобы в случае, если нас убьют на первой или на второй, государство ничего не потеряло бы, а напротив, получило доход.
Мы проехали две станции и не увидели никого, кроме вооруженных путников.
Эти вооруженные путники придавали немалую живописность дороге, которая стала утрачивать свою однообразность: равнина стала холмистой, начали попадаться ольховые рощи, песчаные моря окончательно остались позади; диких гусей, хозяев соленых озер и обитателей степей, сменили стаи куропаток, которых русские называют турачами и которые словно одеты в бархат; их присутствие, к слову сказать, позволило нашему соколу немного видоизменить нам пищу. Не хватало только питьевой воды: мы не встречали ее уже более двухсот верст, и один лишь Калино с упорством пил чай.
В пять часов вечера мы прибыли в Горькоречную. Станционный смотритель, старый солдат, носивший крест Святого Георгия — известно, что в России Георгиевский крест уважают больше всех других наград, — настойчиво посоветовал нам провести ночь на станции, так как дорога впереди проходит по складчатой местности.
В самом деле, с приближением к Кизляру неровности почвы переходят в овраги. В этих оврагах прячутся кабардинцы и чеченцы или банды выдающих себя за них татар, которые, пользуясь особенностями рельефа, неожиданно нападают, главным образом ночью, на путешественников.
Пара слов о кресте Святого Георгия, которым солдаты награждаются лишь за какой-нибудь подвиг, а офицеры и генералы — лишь за завоеванное знамя или захваченную батарею, взятый приступом город или выигранную битву.
Если солдат имеет крест Святого Георгия, его жалованье удваивается; высшим чинам, заслужившим его, он приносит только славу.
Милорадович, знаменитый генерал от кавалерии, которого за его блестящую храбрость называли русским Мюратом, получал, занимая несколько различных постов в армии, от двухсот пятидесяти до трехсот тысяч франков жалованья, но из-за его расточительности ему всегда не хватало на жизнь.
После Русской кампании, в которой он проявил чудеса храбрости, император Александр сказал ему:
"Милорадович, мне кажется, я сделал для вас все, что мог сделать, но если вы желаете получить еще какую-нибудь награду, о которой я забыл, то смело просите ее у меня".
"Государь, — ответил Милорадович, — у меня всегда была одна прихоть, и если бы вы, ваше величество, соблаговолили ее удовлетворить, мне ничего не осталось бы более желать".
"И что же это за прихоть?"
"Я хотел бы иметь простой Георгиевский крест, солдатский крест".
"Солдатский крест?" — с удивлением спросил Александр.
"Ваше величество, как вы полагаете, заслужил я его?"
"Да, но у вас же есть большой Георгиевский крест!"
"Я ведь сказал вашему величеству, что это моя прихоть".
"Завтра у вас будет свидетельство".
На следующий день Милорадович получил эту бумагу.
В конце месяца он явился к казначею, который намеревался выплатить ему месячное жалованье из расчета двухсот пятидесяти тысяч франков в год, что составляет около пяти тысяч рублей в месяц.
"Простите, — сказал Милорадович, — но вы ошиблись, друг мой: мне полагается десять тысяч рублей, а не пять тысяч".
"То есть как?"
"У меня солдатский Георгиевский крест, который удваивает жалованье, а поскольку до того, как я получил свидетельство, мое жалованье было двести пятьдесят тысяч франков, то теперь оно должно составлять пятьсот тысяч".
Дело показалось достаточно серьезным, чтобы о нем доложили императору, который понял теперь прихоть Милорадовича, совершенно непонятную ему прежде.
"Таков закон, — сказал он, — платите".
И Милорадовичу платили за солдатский крест Святого Георгия вплоть до 1825 года, когда он был убит пистолетным выстрелом во время республиканского восстания в Санкт-Петербурге.
Скажем теперь несколько слов о славных казаках, которые в нашей юности внушали нам такой страх и которые, тем не менее, оказались весьма славными людьми.
Станица казаков, сопровождавших нас от второй почтовой станции, расположена справа от Кизляра; их отряжают на три месяца нести службу в эскорте путешественников; затем, на следующие три месяца, их отпускают домой, заменяя на это время другими.
Содержат они себя за свой собственный счет: начальник получает двадцать пять рублей в год, а также тридцать шесть фунтов муки, семь фунтов крупы и шестьдесят фунтов овса в месяц.
Простые солдаты получают такой же паек, но лишь тринадцать рублей в год.
На эти тринадцать рублей они должны одеваться и обеспечивать себя лошадью и оружием.
Если лошадь убивают в бою или же она погибает из-за несчастного случая во время службы, им выплачивают за нее двадцать рублей (восемьдесят франков).
Они устраиваются как могут. Как выкрутиться, сделав это безгрешно, — это уже их проблема.
Россия — страна невероятных арифметических задач.
Повар императора, например, получает сто рублей в месяц, и из этих ста рублей он должен платить своим помощникам.
У него их двое: первому он дает сто пятьдесят рублей, второму — сто двадцать!
Мы проехали по степи приблизительно сто льё, и единственное, что нам удалось обнаружить на последней станции, — это немного уксуса и два десятка яиц.
Поразительно, как долго в этом краю живут мухи. В ноябре их здесь столько же, сколько летом.
Мухи — один из бичей России. Когда русским говорят, что у нас в хорошо содержащихся домах нет мух, они не желают этому верить.
Хотя с утра небо было серое и облачное, воздух стал теплее: чувствовалось, что мы все дальше продвигаемся на юг.