Впрочем, в этих великолепных лесах и птиц немного. Можно подумать, будто они боятся, что им не хватит времени вывести птенцов за то короткое лето, какое отпущено им северным климатом. Отсюда — отсутствие радости и веселья. В тишине ощущение безлюдья становится еще сильнее.
В лодке у нас был превосходный завтрак, состоявший из остатков вчерашнего обеда. К десяти часам мы с Дандре вернулись, чтобы потребовать свою долю. Рисунок был закончен и, несмотря на дурное настроение Муане, удался ему как нельзя лучше.
Наше судно должно было отплыть в пять часов пополудни и на рассвете следующего дня прийти в Сердо-боль.
Оттуда мы должны были добраться по суше до Санкт-Петербурга.
В шесть часов, проплывая мимо, мы помахали платками красной, серебряной и золотой церквушке Горностаева, с которой мы прощались навсегда.
Паломничество на Валаам — не из числа тех, которые в своей жизни совершаешь дважды.
XLIX. ИЗ СЕРДОБОЛЯ В МАГРУ
На рассвете вдали показался Сердоболь.
Некоторое время мы плыли среди островов небольшого архипелага, показавшихся нам либо вовсе ненаселенными, либо населенными очень слабо; затем наш взгляд остановился на Сердоболе, бедном финском городке, построенном между двумя горами.
В восемь часов утра мы сошли на берег и отправились на поиски пропитания.
В России, а тем более в Финляндии, человек низводится до состояния дикаря: ему приходится искать себе пропитание и, чтобы найти его, он должен обладать инстинктом не хуже звериного.
В каждом городе, даже в финском, есть улица, именуемая главной; туда и направляется иностранец, надеясь обрести там то, что он тщетно искал в других местах.
На этой улице мы наткнулись на ватагу немецких студентов, которые, подобно нам и льву из Священного Писания, искали, кого бы поглотить.
Дандре, изъяснявшийся по-немецки, как Шиллер, предложил студентам присоединиться к нам; узнав, кто мы такие, они с восторгом приняли это предложение. С этой минуты обе наши ватаги слились в одну.
В результате совместных поисков нам удалось раздобыть цыплят, яиц и рыбы. Правда, ни сливочного масла, ни растительного не нашлось, но мы разжились топленым свиным салом; так вот, пусть путешественники, проявляющие интерес к этой подробности, — а всякий путешественник заинтересован в том, чтобы не умереть с голоду, — не забывают, что топленое свиное сало всегда может заменить сливочное масло. Что же касается растительного масла, то вместо него можно использовать свежие желтки. Нет нужды добавлять, что и желтки, и топленое свиное сало найдутся всюду, куда могут добраться свиньи и куры.
Сердоболь, полностью открывшийся нашим взорам, не явил собой ничего привлекательного, и потому у нас возникло желание покинуть его как можно скорее. Совершив паломничество на Ладогу, я исполнил свой долг, но не благочестия, а совести: мне не хотелось возвращаться в Санкт-Петербург, не заглянув на короткое время в Финляндию.
Но вот куда я хотел поехать, ибо мне было известно, что меня там с нетерпением ждут, так это в Москву: туда, опередив меня, уже отправились мои добрые друзья Нарышкин и Женни Фалькон, оказавшие мне такой радушный прием в Санкт-Петербурге.
Однако у всякого путешественника есть определенные обязательства, которым ему приходится подчиняться под страхом прослыть ленивым путешественником — это разновидность путешественников, которая не вошла в классификацию, придуманную Стерном.
Ленивый путешественник — это тот, кто проходит не глядя мимо избитых достопримечательностей, осмотреть которые считают своим долгом все, и кто то ли из презрения, то ли по беспечности поступает не как все. Стоит ему вернуться на родину — либо мачеху, либо мать, ведь у всякого путешественника есть какая-нибудь родина — и заговорить о своих путешествиях, как он непременно встретит кого-нибудь, кто скажет ему:
"Ах, стало быть, вы там были?"
"Да".
"Так-так-так. А видели вы по соседству то-то и то-то?"
"Право слово, нет".
"Как же так?"
"Я слишком устал, либо мне показалось, что я напрасно потрачу силы".
Может быть пущен в ход и какой-нибудь другой довод, имеющий смысл в глазах того, кто его приводит, но совершенно бессмысленный в глазах того, кто его выслушивает.
И тогда начинаются сетования этого человека, жаждущего, чтобы все были рабами своих предшественников, то есть рабами косности, привычки, традиции; эти сетования обязательно завершаются словами:
"Забраться в такую даль и не увидеть главной тамошней достопримечательности!"
Так вот, дорогие читатели, в тридцати верстах от Сер-доболя находятся мраморные каменоломни Рускеалы, которые мне настоятельно советовали посетить и которые я был обречен посетить под страхом обесславить мою поездку в Финляндию.
Я достаточно часто признавался в своих пристрастиях, и потому мне следует признаться и в том, что вызывает у меня неприязнь; так вот, во время путешествий я не люблю посещать рудники, заводы и каменоломни.
Все это, бесспорно, приносит большую пользу, но моя любознательность довольствуется видом готовой продукции.
Однако спорить не приходилось: как уже говорилось, я был обречен увидеть карьеры Рускеалы, ибо в основном именно там добывался камень, из которого построили Исаакиевский собор.
Так что мы раздобыли телегу, это своего рода орудие пытки, используемое в России как средство передвижения.
Я уже описывал ее и, менее угодливый по отношению к моим читателям, чем Эней — по отношению к Дидоне, ни за что не соглашусь вновь испытывать боль, даже в воспоминании.
Впрочем, нас заверяли, как это всегда делают в России, что дорога туда превосходна.
Ближе к полудню мы распрощались с нашими друзьями-студентами, проводившими нас принятым в таких случаях троекратным "ура", и помчались, увлекаемые галопом пяти крепких лошадей.
Мостовые Сердоболя с первой же минуты внушили нам сильные сомнения в добротности дороги. Чтобы не вылететь из телеги, я вцепился в Дандре, ибо он, более меня привычный к такого рода экипажам, должен был лучше уметь сохранять равновесие; что же касается Муане и Миллелотти, то они поступили подобно тем наездникам, которые не довольствуются поводьями и хватаются за седло: оба ухватились за скамью.
Но, когда мы выехали из города, дорога стала ровнее. Окружающие окрестности были довольно живописны, и живописность эту дополнял табор цыган, которые расположились у подножия скалы, отбрасывавшей длинную тень, и под открытым небом готовили себе обед, в то время как осел, один тянувший повозку, на которой перевозили пожитки всего племени, кормился еще более непритязательно, поедая нежный мох, покрывающий камни и явно пришедшийся ему по вкусу.
Осел наверняка пообедал лучше своих хозяев; впрочем, со слугами такое иногда случается.
За два с половиной часа мы проделали семь наших льё. Выдержав первые пятьдесят, путешественник обязан признать, что русская почта — был бы лишь кнут, но не для лошадей, а для станционного смотрителя — заметно превосходит почтовые службы всех прочих стран.
Наконец, мы прибыли на почтовую станцию.
Заметим, кстати, что только в России можно встретить эти станционные дома, одинаковые по виду, где держат лишь самое необходимое, но зато всегда можно быть уверенным, что оно там найдется: две сосновые лавки, окрашенные под дуб, и четыре сосновых табурета того же цвета.
Кроме того, вы увидите там большие стенные часы в футляре, показывающие время настолько точно, насколько это можно требовать от стенных часов: со времен Карла V ими по привычке продолжают пользоваться, но никто им больше не доверяет.
Я забыл упомянуть еще об одном обязательном предмете обстановки, предмете в высшей степени национальном — всегда разожженном самоваре.
Все это предоставляется вам бесплатно: у вас есть на это право, коль скоро вы едете на почтовых и, стало быть, являетесь лицом государственным.
Но не требуйте другого, а именно, пищи: об этом и речи быть не может. Если вы хотите есть — возите с собою еду, если вы хотите иметь постель — берите с собой тюфяк.
В противном случае вам придется спать на одной из сосновых лавок, окрашенных под дуб. Они несколько жестковаты, но зато куда чище монастырских тюфяков.