Хозяин гостиницы в долине услужливо позаботился заранее предупредить нас, что в тех высокогорных областях, куда мы направляемся, с кормом для скота дело обстоит крайне плохо, так что владелец горного приюта, вынужденный доставлять туда съестные припасы из Гриндель-вальда и Розенлауи, по понедельникам запасается провизией на всю неделю; эта мера, разумеется, не доставляет никаких неудобств путешественникам, приходящим в гостиницу во вторник, но те, кого, подобно нам, случай приводит туда в воскресенье, пребывают в сильнейшем беспокойстве на всем протяжении своего пути. Соответственно этот добрый самаритянин предложил, причем, по его словам, исключительно ради нашей пользы, вернуться на ночлег в его гостиницу, где нас будет ждать, в чем мы уже имели возможность убедиться сами, удобная кровать и хорошая еда. Мы поблагодарили трактирщика за совет, но заявили ему, что твердо намерены, если нам придется спуститься обратно в тот же день, идти прямо в Розенлауи и сберечь таким образом целый день пути. После этих слов наш гостеприимный хозяин в тот же миг утратил большую часть своего радушия, перед этим столь любезно проявляемое им по отношению к нам и в момент нашего ухода явно сменившееся полнейшим равнодушием, доказательством чего стал его категорический отказ продать мне жареную курицу, которую я пожелал взять на всякий случай себе в спутницы. В итоге мы отправились в путь, весьма озабоченные нашим туманным гастрономическим будущим.
Всю свою надежду я возлагал на ружье, висевшее у меня на плече, но всем известно, насколько мало шансов у того, кто путешествует по Швейцарии, добыть себе пропитание охотой: дичь здесь встречается весьма редко, и к тому же она держится вдали от оживленных дорог. Так что я удалился, насколько это было возможно, от дороги и, сопровождаемый проводником, принялся бить прикладом ружья по всем попадавшимся мне на пути кустам, надеясь потревожить хоть какую-нибудь дичь.
Время от времени проводник останавливался и задавал мне один и тот же вопрос:
— Вы слышите?
Я стал прислушиваться. И в самом деле, до моего слуха донеслось какое-то пронзительное посвистывание.
— Что это? — поинтересовался я.
— Это сурки, — ответил проводник. — А знаете, — добавил он, — сурки — это отменная дичь.
— Черт возьми! Вот бы мне подстрелить того, кто сейчас свистит.
— О! Вам это не удастся… А с них, как с кроликов, снимают шкуру, затем их насаживают на вертел, обмазывают свежим маслом или сметаной и сверху посыпают приправами — получается так вкусно, что, съев мясо и обсосав косточки, начинают облизывать себе пальцы.
— Скажите на милость, друг мой! Что ж, в таком случае я не прочь добыть одного.
— Это невозможно!.. А когда его хотят подать к столу холодным, тушку целиком опускают в котел, кладут соли, перца, пучок петрушки, а кое-кто добавляет немного вина. Так мясо тушится часа два, а затем его подают в соусе из масла, уксуса и горчицы. Если вам когда-нибудь доведется его отведать, вы вспомните мои слова: на вкус он бесподобен.
— Ну что ж, дружище, я постараюсь доставить себе это удовольствие уже сегодня вечером.
— Как бы не так! Все эти зверьки такие хитрецы: они отлично знают, что из них получается отменное жаркое и рагу, и потому не подпускают к себе близко. Их можно поймать только зимой; в это время раскапывают норы, в которых они спят, свернувшись клубочком, и находят их там дюжинами.
Поскольку в мои намерения не входило дожидаться зимы, чтобы отведать мяса сурка, я тотчас принялся за поиски той особи, которая издавала этот пронзительный свист; но, когда я приблизился к ней примерно на четыреста шагов, посвистывание прекратилось и зверек, вероятно, спрятался в нору, поскольку мне так и не удалось его разглядеть. Однако тотчас послышались звуки, издаваемые его собратом, и это возродило во мне прежние надежды, но, к моему разочарованию, они подобным же образом не оправдались, и так повторялось несколько раз; устав от пяти или шести бесплодных попыток подстрелить сурка, я был вынужден признать правоту слов моего проводника.
Смущенный и пристыженный, я выбирался обратно на дорогу, как вдруг какая-то незнакомая мне по виду птица выпорхнула у меня из-под ног. Я не был готов к этому, и она успела отлететь шагов на пятьдесят, прежде чем я выстрелил. Несмотря на разделявшее нас расстояние, мне удалось заметить, что мой выстрел задел ее; проводник подтвердил это, крикнув мне, что птица ранена. Но она полетела дальше, и я побежал следом за ней.
Только охотнику дано знать, по каким тропам приходится бегать, преследуя раненую дичь. Не думаю, что у читателя сложилось обо мне мнение как о неустрашимом горце, но теперь я стремительно мчался вниз по крутому, словно крыша, склону, поросшему кустарником, через который мне приходилось на бегу переступать, и усыпанному валунами, с которых я спрыгивал, увлекая за собой целое полчище камней, с трудом поспевавших за мной; при этом я совершенно не смотрел под ноги, не сводя взгляд с беспорядочных зигзагов, выписываемых на лету неведомой птицей, которую я преследовал. Наконец, она упала на другом берегу горного потока; разгоряченный погоней, я перепрыгнул через русло, даже не обратив внимания на его ширину, и схватил вожделенное жаркое. Это была великолепная белая куропатка.
С громким торжествующим криком я тут же показал свою добычу проводнику; он продолжал стоять на том месте, с какого я стрелял, и только тогда мне стало понятно, какое расстояние я преодолел. Полагаю, что я пробежал четверть льё менее, чем за пять минут.
Теперь мне предстояло вернуться на дорогу, а это было совсем нелегким делом по нескольким причинам, и первым препятствием на пути у меня оказался горный поток. Лишь приблизившись к нему, я увидел, что его ширина составляет от четырнадцати до пятнадцати футов; всего минуту назад я преодолел это расстояние одним прыжком, не глядя под ноги, но сейчас, когда я измерил его взглядом, оно показалось мне весьма внушительным. Дважды, собравшись с духом, я разбегался и дважды останавливался на берегу потока. Моя нерешительность рассмешила проводника. И тут я вспомнил Пайо, чье поведение в подобных обстоятельствах вызвало мой смех, и решил последовать его примеру, то есть подняться вверх по течению, чтобы найти подходящую переправу или, по крайней мере, такое место, где бы русло потока сужалось. Спустя четверть часа я заметил, что оно уводит меня в противоположную сторону от нужного мне направления и что я уже довольно далеко отклонился от дороги, по которой нам предстояло продолжить наш путь.
Я посмотрел в ту сторону, где должен был находиться проводник; поскольку какой-то пригорок скрыл его от меня, я воспользовался этим обстоятельством, взял еловую ветку и промерил ею дно потока; убедившись, что его глубина не превышает двух-трех футов, я отважно вошел в воду, переправился вброд и выбрался на противоположный берег, промокнув до пояса. Но на этом мои испытания не кончились: теперь мне предстояло подняться по склону горы.
Едва я приступил к подъему, как на вершине горы показался проводник; я крикнул ему, чтобы он принес мне мою палку, так как было очевидно, что без ее помощи мне невозможно будет добраться до цели; наверное, более гуманно было бы дать ему приказ бросить мне ее, но, помимо того, что она могла зацепиться за какое-нибудь препятствие, я не мог отказать себе в удовольствии отомстить обидчику за тот взрыв смеха, который еще звучал в моих ушах и который я не собирался ему прощать, чувствуя, как струйки холодной воды стекают по моим ногам.
Виллер повиновался с той услужливой предупредительностью, какая лежит в основе характера этих славных людей; он тут же спустился ко мне и стал помогать с присущей ему сноровкой, то подтягивая меня за палку, то поддерживая сзади за плечи, благодаря чему мне удалось проделать примерно за три четверти часа тот путь, который я пробежал перед этим за пять минут.