Мы не раз проводили психологический эксперимент под названием «отложенная награда». Вопрос в том, согласен ли человек отказаться от маленькой конфетки сейчас, если ему пообещать, что позже он получит большую; насколько большой должна быть эта вторая, чтобы ради неё отказаться от первой, и насколько поздно испытуемый её получит, ну и весь этот экспериментальный бред. Главный вывод, к которому мы пришли, заключался в следующем: современное общество представляет собой отличную тренировочную площадку для сознательного отказа от немедленной награды — но только ради того, чтобы завтра получить эту же награду в удвоенном размере.
Практики отречения, с другой стороны, отражают некий «просвещённый эгоизм». Мы занимаемся практикой не для того, чтобы завтра получить конфету побольше; мы делаем это, когда видим, что наша привязанность к желаниям неизбежно приведёт к усилению страданий. В тот миг, когда мы видим это, мы принимаем решение избавиться от них. Это отречение не является результатом страха или чувства вины, всяких там «должен — не должен»; его источник — мудрость.
Наша культура не питает особого уважения к путям, связанным с самоотречением. Наша культура построена на принципе «чем больше, тем лучше, а главное — прямо сейчас». Ганди писал: «Суть и смысл цивилизации состоит не в умножении желаний, но в сознательном и добровольном отказе от них». Такую идею, конечно, непросто продать у нас на Западе, где всё направлено на то, чтобы раздувать пламя желаний. Возьмём, например, рекламу — она основана на принципах, прямо противоположных тем, о которых мы говорим. Она строится на том, чтобы заставить нас чувствовать себя всё более и более неудовлетворёнными, заставить нас хотеть всё новых и новых вещей, которые якобы смогут нам это удовлетворение принести. Каждые пять минут на экране телевизора появляется новое утверждение, призванное вселить в вас ещё одно желание: «Если у вас этого ещё нет, как вы можете быть счастливым? Вы должны хотеть этого! Вы должны это получить, ведь вы этого достойны!»
По меркам Ганди, наша страна со всем её достатком и изобилием всё ещё недостаточно цивилизованна. Если посмотреть, что люди в Америке делают со своими огромными состояниями, то окажется, что они используют свои деньги, чтобы получить возможно больше чувственных удовольствий. А потом, пресытившись этим и начиная чувствовать неизбежное угасание всех желаний, они не знают, куда им податься. Это настоящий тупик, из которого нет и не может быть выхода, поскольку всё тленно и всё проходит.
Увидев и поняв это, мы чувствуем естественное желание прекратить этот процесс. Но, ступив на этот нелёгкий путь, мы иногда забегаем вперёд и начинаем отрекаться от всего только для того, чтобы стать «хорошими» и «правильными», а не потому, что эти желания мешают нам идти дальше и мы хотим с ними покончить. Мы просто пытаемся бежать впереди паровоза.
У меня есть собственное, полученное на опыте представление об этих двух мотивациях и о разнице между ними. Я держал пост, что по сути своей тоже есть одна из форм отречения (мы отказываемся удовлетворять своё желание есть). Пост был особенно интересен для меня, потому что у меня всегда были особые отношения с едой. От мамы я научился ставить на одну доску любовь и еду, так что к десяти годам я уже носил брюки размера XL, сильно растянутые на заднице. На пути еды я достиг значительных высот!
А потом наступил 1967 год, и я оказался в одном храме в Индии. Я заметил, что вокруг все много постятся, и спросил у своего учителя: «Хари Дас, а мне можно поститься?» (На самом деле, я это не сказал, а написал на грифельной доске, которую повсюду таскал с собой, так как в то время мы соблюдали обет молчания.) Хари Дас ответил: «Если хочешь». Я спросил: «Сколько мне поститься?», и он ответил: «Четырёх дней будет вполне достаточно». «А ты сколько постишься?» — не отставал я от него. «Девять дней на каждое новолуние». Тогда я подумал: «Ага, если он может поститься девять дней, то я тоже смогу», и написал ему: «Я буду поститься девять дней». Я чувствовал себя очень святым.