Мы так эмоционально захвачены «неправильным» внутри нас, что эта неправильность начинает окрашивать всё наше видение мира. Если вас не устраивает ваш нос, то и вокруг вы будете замечать исключительно носы. Вы будете замечать всех преуспевающих людей, но обращать внимание станете прежде всего на их замечательные носы, с которыми ваш не идёт ни в какое сравнение. Каждое из этих негативных определений служит выражением глубинного ощущения, что тот, кто вы есть, вам не нравится. Если же вы себе действительно не нравитесь, это делает вас крайне чувствительным к любому нелицеприятному мнению о вас со стороны окружающих.
Позвольте рассказать вам один эпизод из моей жизни, случившийся где-то году в 1964. Мы с Тимом Лири в течение многих лет были коллегами, но вот в наших отношениях наступил такой момент, когда мы почему-то совсем потеряли способность договариваться друг с другом. Фактически, мы решили расстаться на некоторое время, но у нас всё ещё оставалась куча совместных дел. Я был казначеем и директором нашего некоммерческого предприятия, кроме того, мы вместе управляли Миллбруком, нашей коммуной в Нью-Йорке. А поскольку Тимоти по большей части был в разъездах, я исполнял почётную обязанность няньки его детей.
Я вернулся в Миллбрук в 1964, проведя некоторое время в Европе. Пока меня не было, управлял Миллбруком Тимоти; в прошлом году, пока он был в Индии, этим занимался я. Как-то вечером, когда я сидел с его детьми, Тимоти вошёл в комнату и с порога заявил:
— Дети, я должен вам кое-что сказать. Дядя Ричард (это я) — плохой человек.
— Да ну тебя, папа! — примирительно сказал его сын. — Он, может быть, и дурак, но уж никак не плохой.
— Нет, — настаивал Тимоти, — он плохой человек.
Тут я потерял всякое терпение (к чему вообще был склонен в те дни) и сказал:
— Если я плохой человек, то ты, Тимоти, психопат, — что его сильно задело, как я на то и рассчитывал. Мы сильно обиделись друг на друга.
Я уехал из Миллбрука и отправился в Калифорнию. Но слова Тимоти всё время крутились у меня в голове, пробуждая глубокое чувство собственной неполноценности, тут же развернувшееся во всей красе. Я думал: «А что, если это правда? Я наделал в своей жизни немало дурного. Может быть, я действительно плохой? Может быть, во мне есть что-то изначально испорченное и развращённое?» Я никак не мог избавиться от этих мыслей.
Той осенью я принимал ЛСД с женщиной, которая была в то время моей подругой. И как-то посреди сессии рассказал ей эту историю с Тимоти. «Вот, Тимоти думает, что я плохой человек», — грустно сказал я. Она посмотрела на меня, и уж не знаю, что она увидела в том состоянии, в котором мы с ней находились, но она сказала: «Ну, знаешь, может быть, это и правда».
На этом наши отношения и закончились; я больше не мог заниматься с ней сексом, и она уехала с другим парнем. Но её слова пролили новую воду на мельницу, запущенную Тимоти, и теперь эти мысли по-настоящему преследовали меня: Вы действительно думаете, что я дурной человек? Уже двое людей так сказали — может быть, это на самом деле правда?
Потом, зимой того же года, я принял действительно сильной кислоты — на этот раз в полном одиночестве. Я уходил всё глубже в себя в поисках того места, где я ощущал себя действительно плохим. Я встал перед зеркалом и постарался стать максимально плохим — насколько это возможно; я пробудил все свои плохие мысли. Я посмотрел на себя и по-настоящему испугался.
Но и на этом я не остановился. Я пошёл ещё глубже. Я вышел за пределы той области, где чувствовал себя плохим. Я шёл всё дальше, и дальше, и дальше… пока не достиг того места внутри себя, где я просто есть. Просто есть, ничего больше. Я делаю много плохих вещей в своей жизни, и делаю много хороших, я не хорош и не плох, я просто есть. Вот оно, добро, и вот оно, зло, и вот он, я.
Мне уже было знакомо ощущение этого места, но никогда прежде мои друзья не говорили мне, что я плохой, и никогда прежде у меня не было возможности познакомиться с этим «злом» в себе так близко, как в этот раз, и потому это место за пределами добра и зла до сих пор не открывалось мне в такой полноте. С тех пор я раз и навсегда освободился от всех этих игр в добро и зло, так что данный эпизод моей жизни оказался для меня великим даром.