Буль стал придворным мебельщиком Людовика XIV и получил «бреве»[30] на помещение своих изделий в галереях Лувра. Он очень хорошо понимал, что создает не кресла, банкетки и бюро, а произведения искусства. Во всем мире немного осталось вещей Буля, но их опознают не только по характерному стилю «буль» с изящной инкрустацией из черепахи, слоновой кости, бронзы или перламутра, а по именному клейму, которое ставил мастер, гордый своим творением, и по чертежам и эскизам, бережно сохраняемым в архивах.
Рентген, Эбен и Ризенер — мебельщики, граверы и рисовальщики — носили высокое имя — «художник». Рентген получил право организовать в Париже персональную выставку! Выставка в 1793 году была закрыта, «экспонаты» постепенно рассеялись по свету, а чертежи, гравюры, рисунки, позволяющие судить о мебельном искусстве этого мастера, остались.
Но ни Христиан Майер, ни Гамбс, ни Тур, ни другие мебельщики России, которым заказывалась мебель для Зимнего, своего штампа не ставили. Хранитель записывал у себя только: «За 25 предметов уплачено такому-то 1500 рублей».
Начиная с Камерона, архитекторы в России стали рисовать интерьер и место мебели в интерьере. Но рисунков не оставалось ни от Росси, ни от Воронихина, ни от Бренны: они отдавали рисунок или чертеж в чужую мастерскую; когда мебель была готова, чертеж бесследно исчезал.
Если в архиве чудом сохранялся эскиз, значит, почти достоверно можно утверждать, он никогда не был осуществлен в натуре. Лишь случайные свидетельства, порою просто предания доносят до нас имена создателей замечательных творений прикладного искусства. Так, о том, что Арабесковый зал золотил «дед Брюлло», стало известно из письма Екатерины II Гриму, которая хвасталась своим замечательным мастером. Предание о прекрасном позолотчике Брюлло дожило до наших дней, так как еще в 20-е годы позолота сохранилась и была по-прежнему красивой.
У Кирилла Алексеевича Соловьева была классическая профессорская бородка и мягкий баритон. Он читал лекции по истории интерьера, и на его лекции со всей Москвы сходились работники музеев и педагоги и проникали непрофессионалы, любители искусства.
Не берусь судить, в какой мере Соловьев был пионером в своей области, но он принадлежал к тем немногим людям, которые умеют прочесть язык вещей. Без этого умения немыслимы многие исторические науки. В мебели и драпировках, в резьбе и фарфоре, в часах и безделушках скрыты мысли людей, которые делали эти вещи, и — более того — людей, для которых эти вещи делались, — их представления об окружающем мире, их чаяния, дух времени.
Я расшифровываю торопливые записи его лекций.
…В прикладном искусстве четко запечатлелась борьба барокко и классицизма.
Представители первого направления стремились скрыть конструкцию. У кресел, сделанных в стиле Людовика XV, раковины и завитушки маскировали все сочленения, все работающие узлы, «грубую идею», рабочую суть мебели. То же самое делалось и с архитектурными деталями здания: «работающий» карниз маскировался игривой гирляндой, зеркала по обе стены помещения создавали иллюзорное пространство — в нем люди «голубой крови» жили своей праздной, «пасторальной», преисполненной гедонизма жизнью. Конструкция была для них грубой прозой, которая должна была оставаться вне их мироощущения.
Другая тенденция — рационалистическая, трезвая — не скрывала, а иногда и обнажала специально функцию, конструкцию предмета. В классицизме нашли свое воплощение гуманистические идеи будущих апостолов Великой революции, великих критиков разложившегося аристократизма, просветителей, рационалистов. Спокойствие духа и гимн мысли были не только в теоретических трактатах, но и в «сюитах» колоннад, и в планах зданий, и в архитектурных деталях. Конструкция и сочленения обнажались. Геометричность подчеркивалась. В карнизах, дверях, паркете, в мебели круг перекликался с кругом, квадрат с квадратом. Строгие классицисты все подчиняли удобству человека, его уюту. Яркие, беспокойные тона драпировок и обивок, извивающиеся подлокотники и ножки были заменены усмиренными, направленными разумом.
Все было отмечено единством и законченностью…
Павловск — одно из лучших произведений русского классицизма, — записано в конспекте лекций К. А. Соловьева.