В Павловске Кучумов говорил мне:
— Мы не просто восстанавливали дворец. Мы создавали музей русского искусства восемнадцатого и начала девятнадцатого века. Надо было выбирать, что и в каком варианте восстанавливать. Ведь дворец был как картина, которую дописывали, а в иных частях — переписывали разные художники. По тем материалам, которые собрал весь коллектив работников дворца, можно было восстановить один слой, а можно — и другой. И можно воспроизвести то, что было задумано, но не было в свое время выполнено.
Декоратор Пьетро Гонзаго был истинным волшебником. К какому-то празднеству на громадном полотне, установленном в Павловском парке, Гонзаго нарисовал аккуратненькую русскую пасторальную деревеньку. Картина была так точно вписана в натуру, что в существование этой деревеньки верили все зрители, верили до тех пор, пока не притрагивались сами к холсту…
Полотно с «деревенькой», так и оставленное в парке на волю дождей и ветра, обветшало и погибло. А росписи, сделанные Гонзаго во многих залах и в его чудесной галерее дворца, безвозвратно погибли уже в 1944-м.
И все же одну из работ чудесного декоратора воспроизвели, чтобы сохранить память о нем.
В архивах дворца нашли эскизы росписи потолка «Большой столовой», которую Павел вознамерился превратить в Тронный зал. Но императора убили, надобности в Тронном зале более не было; потолок остался чистым.
Роспись, задуманная Гонзаго, была выполнена теперь, при восстановлении «Большой столовой», группой художников, возглавляемой Анатолием Владимировичем Трескиным, руководителем реставрации живописи Павловска.
Все восстановительные работы в Павловске с самого начала старались подчинить одной идее: восстановить работы разных мастеров конца XVIII — начала XIX века, и не только восстановить руку художника, но возродить из его наследия именно то, что оказалось в других постройках Ленинграда утраченным навсегда. Во многих залах дворца теперь представлены работы двух или даже трех оформителей, и можно проследить, как один мастер, выполняя свою работу, старался не «выпасть» из ансамбля. В залах «Войны» и «Мира» лепнина Бренны сочетается с плафоном Воронихина. В столовой первого этажа отделка Камерона дополнена воронихинским фризом из аканта[31].
Но столь бережно к произведению искусства, сделанному другим мастером, мастера позднейшие относились далеко не всегда.
До войны, вводя посетителей в «Угловую гостиную» дворца, украшенную медальонами, завитушками и амурами, экскурсоводы не называли автора, отделывавшего зал, ибо считалось, что гостиная эта создана никому не известным Потоловым.
Но когда после освобождения Павловска принялись разбирать руины, укрывать от непогоды все мало-мальски сохранившиеся фрагменты, делать слепки для гипсотеки, обмерять, срисовывать, исследовать, оказалось, что среди рокайльных завитушек и медальонов, а то и просто под ними или под слоем штукатурки были скрыты другие детали лепки, созданные словно бы иною рукой, более строгой, более талантливой. Реставраторы предположили, что это была рука Карло Росси: вся скрытая под позднейшими наслоениями отделка была выполнена в стиле истинного русского классицизма.
Ушло немало времени и труда, пока были обнаружены архивные документы, подтвердившие эту догадку.
Да, действительно, в 1815 году Карло Росси, возвратившемуся из Москвы в Петербург, был сделан заказ на проект «Углового кабинета» для Павловского дворца (заметьте: не «гостиной», а «кабинета»). И этот кабинет был им создан. Но спустя почти сорок лет очередное владетельное «высочество» пожелало перестроить кабинет в гостиную в соответствии со своими нуждами и изменившейся модой. Эту работу осуществил дворцовый архитектор господин Потолов — он точно выполнил желания своих заказчиков.
…Росси, умный, тонкий, не знал разницы между малой и большой работой. Какой бы ни была очередная его задача — объемно-пространственное решение здания Александринского театра, или целой улицы, идущей от театра к Фонтанке, или интерьер одной-единственной комнаты, — он решал эту задачу вдохновенно. Он знал, сколь велика роль каждой детали интерьера для восприятия целого, и в его чертежах всегда были проработаны лепка, и роспись, и люстры, и канделябры, и вазы, и мебель — все, что должно было составить интерьер, все до мелочей.
Но в описях архивов Росси не значилось чертежей и эскизов «Углового кабинета» в Павловске.
…Обугленные фрагменты лепки той, первой, и, видимо, именно Россиевой отделки кабинета, найденные в руинах в сорок четвертом, свидетельствовали, что, создавая кабинет, художник сумел и согласовать интерьер с «требованиями моды», и не погрешить при этом противу единства Камеронова здания. Что до Потолова, то он, по-видимому, был прямолинейней. Предложили превратить кабинет в гостиную — превратил. Попросили сделать, если применить сегодняшнее словечко, «помодерней», — разбросал медальоны, нимф, амурчиков, завитушки «под рококо»; оставил кое-что и из старого…