Раньше я его почти не знал — так, в лицо. Несколько лет назад мы были аспирантами соседних кафедр, но близко сталкиваться не приходилось. Вялый дорожный разговор («Ну, а дети есть?» — «А ты, значит, в Институте биофизики?» — и т. д.). внезапно приобрел остроту, едва речь зашла о нейронах моллюсков.
В отличие от многих наших коллег, особенно медиков по образованию, Борис не считал зазорным работать на букашках. Он уже несколько лет эксплуатировал дождевого червя, у которого очень толстое нервное волокно, позволяющее с удобством исследовать биофизические закономерности проведения нервного импульса. Клетка, как говорится, и в Африке клетка — резать собаку или кошку, когда продуктивнее обойтись червяком, негуманно и малограмотно.
Результатом стремительного под конец разговора (мне нужно было выходить у Калужской заставы) было решение: 1) в ближайшее воскресенье мы идем на Птичий рынок и пытаемся достать пресноводных улиток — прудовика, а достав, немедленно начинаем тренироваться на установке Бориса, одновременно налаживая микроэлектродную установку в моем институте, и 2) любым способом заполучаем к лету деньги и едем на Дальний Восток.
С деньгами, кстати, было так. Борис, обладая хорошими организационными способностями, получил командировку довольно быстро. Мне же в институте отказали: экспедиция не была заранее запланирована, все деньги успели распределить. Положение складывалось суровое.
Теперь раскрою тайну: деньги дал журнал «Смена». Да, тот самый молодежный, литературно-художественный и общественно-политический журнал. Я пришел в редакцию, рассказал, что и как. Сказал: очень нужно! Еще сказал: очерк напишу, очень старательный, два очерка! В редакции все же колебались: если экспедиция не липовая, почему академия денег не дает? Клялся, что не липовая!
И вот мы на Японском море, для начала попали в шпионы. Ну, историю со шпионами мы дружными усилиями быстро замяли, но в ней так и осталась невыясненной одна немаловажная деталь: на каком заграничном языке могли мы говорить в столовой?
Я попытался проанализировать этот вопрос научно.
Нас было трое: Борис, Игорь и я. Позвольте представить вам Игоря: рижанин, инженер и вообще золото. Вы сами увидите.
Теоретически мы могли говорить на одном из трех заграничных языков.
Во-первых, на языке Игоря. Он у нас латыш, по-русски говорит с ошибками, и в разговоре мы с Борисом иногда начинаем невольно подражать ему.
Во-вторых, на языке Института биофизики, из которого родом Борис. Человек стоит с подносиком в руках и бормочет себе под нос: «Исключительно примитивная организация сознания, полная неадекватность поведения…» Не всякий догадается, что это значит: «Эх, болван я, забыл взять чеки на компот».
Третья возможность выяснилась через несколько дней. Я помог официантке Раечке убрать посуду со стола, и она протянула лукаво: «Спаасп’аальшой». Арзамасов открыл мне глаза: «Это она тебя передразнивает, московский акцент».
Мать честная, оказывается, по мнению путятинцев, мы, москвичи, говорим по-русски с акцентом!
Поиски угнетали своей безуспешностью.
Все способы исследования прибрежных глубин были исчерпаны, и настала апатия. Нужно было передохнуть, встряхнуться перед новым туром. Мы решили провести денек на сейнерах, которые ходят за камбалой, проникнув на них под предлогом поисков тритонии. Я давно мечтал о такой прогулке по причине, о которой сейчас расскажу.
Мы пришли в шестом часу утра. Сейнеры один за другим бесшумно исчезали в тумане. Игорь с Борисом перепрыгнули на палубу, они махнули мне рукой и тоже исчезли. Я осмотрелся: у пирса остался только один «МРС-291», я кинулся к нему.
Капитан был усат и мрачен. Он долго ворчал, проверял, есть ли у меня разрешение диспетчера на выход в море, и вообще иметь с ним дело было худо. Но иного пути не было, я настаивал. В конце концов сейнер отчалил. Я спустился в кубрик, где спали ловцы, и присел на краешек нары.
Сегодня предстояло исполниться моей застарелой мечте.
Настал день, которого я ждал пятнадцать лет!
Пятнадцать лет назад, на первом курсе биофака, я впервые узнал про осьминога, про его человечьи разумные глаза, про поразительный мозг. И вот теперь предстояло впервые заглянуть в удивительные эти глаза.
По рассказам ловцов, почти всякий раз трал приносил вместе с рыбой осьминогов. С возбуждением ждал я свидания. Все в кубрике спали, а мне хотелось петь и подпрыгивать.
Но это продолжалось недолго.