— Тьма? — спросил я, боясь верить.
— Трепанги-то этой? — крикнул капитан, озаряясь. — Трепанги этой сколько хошь тебе навалим!
— Это не трепанг, — сказал я и, вытащив куски тритонии из ведра, показал капитану получше. — Трепанг — иглокожее, а это тритония, моллюск.
Капитан тронул тритонию пальцем, чтобы я не обижался.
— Трепанга и есть, — заключил он, — красная трепанга. То бывает трепанга обыкновенная, которая на консервы идет, а это красная, мусор. Может, по-вашему и трехтонка, а по-нашему — красная трепанга.
Так у нас началась новая жизнь. Работали мы ночами. Это было удобно во всех отношениях: темно — лучше следить за экраном осциллографа, прохладно, тихо, и тритонии самые свежие, потому что сейнеры возвращались вечером.
К стенке большого железного ящика, в котором, изолированная от внешних токов, стояла установка для регистрации клеточных потенциалов, была прилеплена бумажка. На ней Борис начертал программу наших работ с нейронами тритонии.
Нас было трое, как вы знаете, и у нас были три способа мышления и поведения. Не будь так, мы бы не сдвинулись с места, но мы сдвинулись, и вот хорошо заточенный зеленый карандаш Игоря вычеркнул из нашей программы первую строку.
Игорь отличался ясностью ума и критичностью. Ни одного факта он не принимал на веру, при этом был легок на подъем и все умел делать руками. Каждый день он вносил в ход опыта новое усовершенствование. Иногда его предложения вызывали ужас: казалось, на внедрение уйдет месяц. Игорь не спорил, садился в уголке на ящик, и к вечеру все у него было готово.
Борис обожал планы и программы. Он писал их на день, на два, на неделю, месяц и год. Каждый чистый клочок бумаги вызывал у него рефлекс программирования. К счастью, планы свои он никогда не читал, сберегая этим массу времени, а в работе был стремителен и нетерпелив. Он не любил считать и рассуждать, предпочитая метод, который называл «интуитивным»: крутил подряд все рукоятки, пока не получалось что надо. По какой-то неведомой причине у него действительно получалось. Пользуясь моей технической малограмотностью и временным отсутствием Игоря, он любил воровато перепаивать что-то внутри осциллографа.
Своими главными достоинствами я бы назвал леность и консерватизм. Я в самом деле глубоко убежден в полезности этих свойств. В каждом рабочем коллективе должен быть человек, противящийся перестройкам и изыскивающий против них аргументы: нельзя же все время перестраиваться, надо иногда и просто работать!
В программе, которую Борис, несмотря на мои протесты, налепил на стенку ящика, слава богу, не значилось великих открытий. Объект был новый, и требовалось прежде всего описать его основные характеристики. Это было ясно и без программы, но плюс к тому это было зафиксировано в программе.
Этот вопрос ты слышал много раз, и опять он застает тебя врасплох.
Вот вечер, сейнер пришвартовался к пирсу. Ребятам не до отдыха, надо скорей разгружаться. Они стоят по колено в камбале, швыряют ее яростно в железную бадью, которую кран таскает к бункеру. Спешат, потому что другие сейнеры ждут своей очереди. Ребята серые, работали в море шестнадцать часов, а ты рыскаешь между ними и выбираешь себе из улова розовых слизней.
Вот один из работающих разгибается и заглядывает в твое ведро. «Зачем они тебе? Вкусные, да?» — «Вряд ли, — отвечаешь ты. — Мы на них работаем. Изучаем их нервную систему».
Он может усмехнуться и продолжать свое дело. Или может спросить: «А зачем?»
Ты можешь пропустить это мимо ушей — что, мол, разговаривать с необразованным человеком, не понимает величия науки. Можешь сказать: «Нужно». Можешь, наконец, пригласить его в лабораторию для разговора.
Они являются всей командой во главе с капитаном. Рассаживаются на полу и на ящиках. Пахнут рыбой. А у лаборатории вид внушительный, хоть это никакая не лаборатория, а просто комната восьмиклассницы Лорки, и коврик висит с оленями. На столе железный ящик метр на метр. Дверцы у него раскрыты. «Микроскоп, микроманипулятор», — показывает твой коллега. Шкалы, ручки, рукоятки и винты и провода. На ящике, вокруг ящика, куда ни посмотришь, — приборы, приборы. «Трансформатор, стабилизатор, генератор, усилитель, предусилитель»… Хорошо поет! Слева два осциллографа, на экранах бегают лучи, чертят мудрые трассы. Шкалы, ручки, рукоятки… («Это автомат для изготовления микроэлектродов».) И винты, и провода… На столах микроскопы, под столами мигает, над столами пленки висят, фотокамеры, кинокамеры, в одном углу гудит, в другом стрекочет, а по экранам все лучики бегают. А трепанга где же? А во-о-он, в самой середке железного ящика, маленький кусочек из нее засунут, ради него-то все и нагромождено!