Кто глянет, тот поймет: надо! Раз такие деньги затрачены, столько заводов работало, чтобы развернуть вокруг слизняка замечательную технику, раз тащили это все ученые за десять тысяч километров, значит, надо — иначе как же? И тут твой коллега наносит последние мазки. Он произносит речь. Ты слушаешь его завороженно. Необычайно умные ракеты бороздят небесный океан. Оборонная мощь страны на недосягаемом уровне. Все болезни излечены. «Сдаюсь», — говорит Ботвинник угрюмому роботу, и тот без всякой передышки пишет набело симфонию цис-дур. Сделал все это слизняк, красная трепанга, при небольшом нашем содействии и дружеской помощи рыбаков комбината «Путятин».
Гости уходят на цыпочках.
Ты остаешься с кусочком слизняка, с подмигивающей техникой, с коллегой, который отчасти утомлен монологом и по этой причине выпивает молоко, предусмотренное на троих.
Ну хватит. Поболтали, и хватит. Надо работать. И вы начинаете работать. Гудят стабилизаторы, бегает луч, слизняк выдает полезную продукцию, камера ее регистрирует. Дела хватит до утра.
Любознательность гостей удовлетворена. И в планах, которые пишутся раз в год для каких-то высших инстанций, заполнена графа «цель работы». Там написано нечто вроде сегодняшнего конферанса, но в приличной обстоятельствам форме и со скидкой на образовательный ценз означенных инстанций.
Теперь ты хочешь ответить самому себе.
И ты отвечаешь: надо. Надо, и все.
«Понимаешь, — вразумляешь ты себя с большим старанием, — в процессе познания мозга наука достигла определенного рубежа. Некоторые вещи, неясные прежде, стали понятными. Вместе с тем возникли новые вопросы, которые требуют ответа. Например, нужно выяснить, каким способом клетка порождает электрические импульсы. Или еще вопрос — как одни нейроны управляют другими, возбуждают их, тормозят? Механизм этого взаимодействия исследован пока очень поверхностно.
Таких очередных задач можно назвать много. Когда они будут разрешены, возникнут новые задачи. Так было, так будет, на том стоит наука. А у нас вообще задача очень частная и конкретная, мы просто подбираем удобный объект, на котором другие, а может быть и мы сами, будут изучать механизмы работы нейрона».
Очень успокоительное объяснение.
«Но постой! Значит, вы будете давать ответы на бесконечные вопросы, а кто-то должен вкалывать, чтобы кормить всю вашу ораву? Пробовал ли ты хотя бы примерно подсчитать, сколько стоят ваши семьсот кило электроники, забившие Лоркину комнату? И ведь вам мало, вы все время пишете заявки на новые приборы, вам импорт подавай. А будет кому-нибудь теплее оттого, что вы ответите на вопросы, которые предъявляет ваш слизняк?»
Честно говорю: не знаю. Надеюсь, что будет, но никаких прогнозов дать не могу. Могу, например, обещать, что не буду халтурить, что вкалывать буду, как вкалывают люди, производящие хлеб наш насущный, но какая будет от этого польза — не знаю.
Весь исторический опыт науки показывает, что новое знание приносит с собой огромные новые возможности, и чаще всего такие, которых вовсе не ожидали. Это естественно: нельзя же ожидать того, что еще неизвестно. Эти новые возможности, открытые наукой, преобразовывали жизнь людей, внося в нее новое добро или новое зло. Когда Отто Леви увидел, что при раздражении сердечного нерва лягушки выделяется вещество, которое само по себе действует на сердце, как этот нерв, вряд ли он думал, что из этого опыта вырастет чуть ли не вся современная нам фармакология нервной системы и что за лягушкиным сердечком стоят многие тысячи излеченных больных. Равным образом не думал он о том, что его опыт породит смертоносный арсенал современной военной химии, все эти сверхсекретные средства: чуть побрызгал, и город мертв.
Каждый нормальный человек думает, что из его работы получится что-то для людей. Это можно называть надеждой или верой. Твердо известно одно: единственный путь к новому знанию — работа, последовательное проникновение за пределы познанного. Чем обернется новое знание? Будем думать, что чем-нибудь хорошим. Так приятнее.
Знаменитый английский физиолог Чарлз Шеррингтон рассказывал о небольшом происшествии, случившемся в давние годы, когда он был юн и состоял студентом Медицинской школы при Кембриджском университете.
Однажды — дело было во время каникул — в колледж заглянул некий посетитель, и Шеррингтона попросили показать гостю комнаты, в которых работали физиологи. Зашли в одну, там сидел молодой человек по фамилии Ленгли и вел опыт. Он наносил электрические удары по специально отпрепарированному нерву на голове кошки, в ответ на раздражение из протока слюнной железы выходила слюна, которую Ленгли тщательно собирал. Затем в кровь кошки вводилось то или иное химическое вещество, и вновь повторялась процедура собирания слюны. Количество слюны старательно измеряли, проверяли ее переваривающую силу а в конце опыта брали кусочки слюнной железы для микроскопического анализа.