То были времена, когда самые светлые умы все еще не сомневались, например, в том, что черви и другие «низшие животные» могут самозарождаться от сырости и грязи. Это считалось твердо установленным опытным фактом. И надо было обладать апломбом и дерзостью Окена, чтобы «наперекор очевидности», исходя из самых общих умозрительных идей, уверенно провозгласить автономность живого вещества от неживого, непереход второго в первое путем самопроизвольного самозарождения. «Omne vivum е vivo» (все живое из живого), — вызывающе перефразируя гарвеевское «все живое из яйца», заявил он. При этом Окен прозорливо сделал исключение из своего правила для самого первого этапа зарождения жизни на Земле.
Много проницательности проявил Окен, строя свою классификацию мира животных. «С этой системой, — писал Карл Бэр, — не может сравниться никакая другая, здесь все обдумано в смысле связей, и одно животное поясняет другое».
«Гениальный ум», — как бы вторя Гёте, пишет об Окене академик Бэр, впрочем неоднократно критиковавший его.
И вот этот гениальный ум, появившись в Иенском университете, начал свою деятельность с опубликования программы, весьма напоминающей по содержанию две неопубликованные, но известные посвященным работы другого поистине великого человека, — о межчелюстной кости и происхождении черепа из позвонков.
«Должен наискорейшим образом сообщить тебе, — писал Гёте Гердеру в 1784 году, — о приключившемся со мной счастье. Я нашел не золото, не серебро, но то, что несказанно меня радует. Я нашел os intermaxillare у человека!»
«Я до того рад, что внутренности переворачиваются…» Это — о том же и тогда же — любимой женщине.
«Какая пропасть, — писал Гёте, — между os intermaxillare (межчелюстной костью) черепахи и слона. И, однако, есть возможность расположить между ними ряд форм, связывающих их». До Гёте ученые отрицали, что эта кость есть у человека. Это было одним из свидетельств, что человек все же построен иначе, чем даже похожие на него обезьяны. Гёте и затем Окен эту кость нашли в виде рудимента и окончательно поставили человека в ряд с другими животными, открыв путь для прослеживания эволюции этой части скелета. Установив же, что череп человека можно представить себе состоявшим из нескольких измененных позвонков, натуралисты поставили вопрос о гомологиях — как будто совершенно разных внешне и для разного предназначенных, но в исторической основе своей родственных органах. Еще один выход к эволюционным принципам, еще одно волнующее открытие.
Додарвиновский эволюционизм Гёте и Окена не был, конечно, просто интуитивным предвидением дарвиновской теории развития путем изменчивости и естественного отбора. Нет. В чем-то он был гораздо ограниченней, но кое в чем и шире. Натурфилософский эволюционизм ставил вопросы, выходящие за рамки простого «что из чего», — вопросы, и сейчас волнующие своей многозначительностью, зовущие к новым открытиям, не охваченным всей системой современного дарвинизма — так называемой синтетической теории эволюции. Гёте не раз подчеркивал, что простейший подход к следствиям и причинам, как вытянутым линейно цепочкам, раскрывает мироздание чрезвычайно узко, односторонне. Говоря современным языком, Гёте был за системный подход в исследованиях. И благодаря этому подходу первый, например, правильно объяснил понятие совершенства и несовершенства живого существа: «Чем совершеннее организм, тем несходнее его части… Чем более части сходны меж собой, тем менее они подчинены друг другу: субординация частей является признаком более совершенного существа». Очень современно сказано. Именно субординация, количество уровней организации, характеризует в первую голову сложность системы. А развитие — как индивидуальное, так и эволюционное — связано в первую очередь с возрастанием сложности, совершенства. С прогрессом…
И Гёте, и Окен пытались — без настоящих опытов, умозрительно, но пытались — углубиться в структуру живой материи, силясь понять, каким образом позвонок «эволюционирует», медленно меняется не только во времени у животных — предков — потомков, но и в пространстве — в рамках одного организма от простого позвонка хвоста к более сложным позвонкам хребта и далее — к «переродившимся позвонкам» — костям черепа. Самое волнующее и обычно оставляемое без внимания: кости черепа эволюционно не моложе позвонков, как позвонок хвоста не моложе позвонка шеи. Они не произошли один из другого. И позвоночник, и череп формировались одновременно у древних рыб — предков всех позвоночных, — но формировались по каким-то общим структурным законам, гомогенично, как бы исходя из общего «плана» по-разному варьируемой принципиальной схемы некоей детали, способной стать в одних случаях позвонком, в других — костью черепа.