В прошлом, 1817 году оба совершенно неожиданно обратились к журнализму. И оба, как на грех, выбрали для своих публицистических упражнений тихий заповедный Веймар.
— Либеральные конституции и свободы хороши, пока ими не пользуются, — невесело усмехнулся Гёте.
Коцебу и Окен воспользовались. Первый начал без разрешения издавать свой скандальный «Литературный еженедельник». Второй — «Изис». Изида… богиня в древнем Египте. На ее покрывале начертаны были слова: «Я то, что было, есть и будет; никто из смертных не приподнимал моего покрывала». А вот Окен собрался не только сам это сделать — сорвать покрывало, но и дать эту возможность каждому желающему.
Египетская диковинка с отвратительной обложкой… Не понять, что за периодическое издание, то ли журнал, то ли газета, то ли о науке, то ли о политике… Похоже, и редактор, и единственный автор, и чуть ли не художник — одно и то же лицо — Окен. В конце концов, о политических, научных взглядах, о приоритете можно и спорить. Но у Окена… У него просто вкуса нет, у нашего веймарского Робеспьера. И такта. Грубый, неотесанный человек. Все-таки хорошее происхождение, воспитание — это очень немалое преимущество… Да и на руку нечист. Его, Гёте, идею о значении межчелюстной кости у человека и позвоночную теорию черепа все-таки присвоил тогда, в 1807 году. Правда, с тех пор ни разу не выдал себя, делал вид, что не понимает, чем он, Гёте, так недоволен. Заигрывать пытался, реверансы делал. И все неуклюже, бестактно, как и все, что делает…
А гордыня! Гордыня какова! Поистине сатанинская. Взял и без купюр, без комментариев напечатал в своем «Изисе» письмо какого-то восторженного безумца о том, что он, Окен, величайший гений XIX столетия. Окен талантлив, отрицать нельзя. Но ведь столетие только началось, еще Наполеон жив на своей Святой Елене. Да и имя Гёте пока еще… Впрочем, чур… чур… О себе в третьем лице и в таком контексте… Нет, он не уподобится Окену. Никогда. Хотя и знают все, что это ему, Гёте, сказал Наполеон когда-то: «Вы — человек».
Нет, ему не в чем себя упрекнуть. Конечно, он не способствовал процветанию Окена в Веймаре, поддерживал неявно его противников в некоторых скандалах. А их немало было вокруг профессора Окена. Уж такой человек. Он, Гёте, способствовал тому, чтобы у герцога скорее прошло первое ослепление этой яркой, но слишком шумной личностью. Это правда. Но во всем прочем он был терпелив. И вот этот варбургский праздник… Терпению пришел конец.
Сотни буршей из всех университетов Германии съехались в Варбург. Патриотический порыв… Некоторые монархи даже сочли возможным приветствовать съезд студентов: пангерманская идея столь притягательна для всех.
Но дело приняло худой оборот. На съезде не говорили — кричали о свободах, о ненависти к Священному союзу, что сразу привлекло к празднеству мрачное внимание всемогущих Миттерниха и Александра I. Кончилось вообще скандалом: жгли книги Коцебу.
Тут Коцебу, конечно, сам виноват. В своем листке непрерывно дразнил, оскорблял студентов, университеты Германии, травил за «пагубные идеи». Ох этот Коцебу! Гёте поморщился. Интриган, завистник. И как это уживается в одном человеке — столь превосходный талант драматурга и такое ничтожество! Все прекрасное, настоящее постоянно стремится унизить, вероятно, чтобы самому казаться прекрасным…
Когда же это началось? Да, да, лет двадцать назад. Скандальная комедия знаменитого уже к концу прошедшего XVIII века драматурга «Гиперборейский осел». Как подчеркнул Коцебу в подзаголовке — философская комедия. Гёте неприязненно покосился на книжную полку, отыскал взглядом знакомый корешок. Брать в руки не стал, крепкая память рельефно проявила запомнившиеся строки — пояснение автора для читателя комедии: «Роль Карла (студент, отрицательный персонаж комедии) слово в слово выписана из известных и славных сочинений братьев Шлегелей. Все, что из них взято, напечатано курсивными буквами…»
А ведь что ни говори, это было сделано с подлинным космическим талантом. Серьезные, бьющие парадоксальностью, порой не совсем вразумительно сформулированные Шлегелями философские взгляды группы «Бури и натиска», вставленные в живой диалог, давали действительный комический эффект. Что ж, будь сатира Коцебу направленной только против чрезмерной напыщенности и заумности слога, к коей — увы! — тяготели и тяготеют некоторые близкие Гёте по взглядам философы и натуралисты, а в их числе и Окен, только спасибо и оставалось бы сказать за подобный шарж. В мыслях и речи надо стремиться быть простым, как природа, подумал Гёте, и тогда не будешь смешным. Ведь в самой природе как таковой ничего смешного нет. В ней все прекрасно и все серьезно.