Но самого Окена вовсе не интересовали спекуляции вокруг его политического прошлого, он пропустил мимо ушей все подобные намеки Погодина, подавил попытки журналиста интервьюировать его, зато сам с необычайной настойчивостью стал выспрашивать русского о главном для него, естествоиспытателя, — об истории проникновения его трудов и учения в умы российской интеллигенции. И тут Окен узнает для себя действительно интересные и весьма лестные вещи.
«Я должен был рассказать ему, — пишет Погодин, — как двадцать лет назад (1819–1820 годы, время действия „Горе от ума“, годы взлета молодого Пушкина, годы убийства Коцебу и казни Карла Занда. — А. Г.) учение его о природе привезено было в Московский университет доктором Павловым, который произвел тогда всеобщий восторг между студентами всех отделений, стекавшимися на его лекции, потом, как один из моих товарищей, князь В. Ф. Одоевский, во сне и наяву бредил его мыслями и перевел нам несколько глав из его философии, прочитанных с торжеством в нашем смиренном литературном обществе под председательством Раича…»
Здесь мы прервем почтенного историка, ибо даже если он и хотел бы сказать все, что помнил, то по цензурным обстоятельствам того времени мог ограничиваться только глухими намеками, понятными лишь посвященным.
Нам предстоит перенестись в преддекабрьскую Россию, куда ведет столько нитей от главных событий и героев этого повествования. Занд хотел разбудить немецкого филистера, но разбудил по-настоящему иные силы в иной стране. В той стране, где по неслучайному совпадению и учение Окена и его мятежно-научный «Изис» привлекли особенное внимание передовой части общества.
Во времена, предшествовавшие декабрьскому восстанию, в России появился новый для нее тип вольнодумца естествоиспытателя, вызвав разные толки, симпатии и ненависть, войдя в литературу.
Да и члены тайных обществ, как известно, говорили и думали не только об общественном устройстве и о переворотах не только государственных. С не меньшей горячностью обсуждали они вопросы морали, философии и конечно же естественных наук.
Итак, Одоевский, Океново учение, преддекабрьская Россия… Забежав вперед, скажем сразу: В. Ф. Одоевский (1803–1869), князь, рюрикович, последний прямой потомок «святого» великого князя черниговского Михаила Всеволодовича, замученного некогда ханом Батыем в Сарае, не был и не стал членом тайных политических обществ, как его кузен Александр Одоевский (1803–1839), автор бессмертной строки: «Из искры возгорится пламя».
Но в легальном литературно-общественном подъеме, предшествовавшем попытке переворота, сыграл важнейшую роль — наряду с A. С. Грибоедовым, П. Я. Чаадаевым, А. С. Пушкиным. И обычно, когда говорят о декабристских изданиях, подготовивших умы передовой части дворянской интеллигенции к идее обновления, называют — наряду с петербургским альманахом К. Ф. Рылеева и А. А. Бестужева «Полярная звезда» — московский альманах В. Ф. Одоевского и B. К. Кюхельбекера «Мнемозину». «Мнемозина» (имя матери муз и музы памяти из древнегреческой мифологии) отличалась от «Полярной звезды» не только тем, что выходила в Москве, то есть в отдалении от назревавших событий, но и самим своим замыслом. Альманах (а впоследствии, по замыслу издателей, и журнал) был задуман как периодическое издание вольной человеческой мысли без разобщения оной на чисто научный, литературно-нравственный или чисто политический «департаменты». Эту серьезность, всеохватность «Мнемозины» стремился обеспечивать прежде всего именно В. Ф. Одоевский, многое в образе которого заставляет видеть в нем воплощенного грибоедовского Чацкого или князя Федора (кстати, Грибоедов и Одоевский были большими приятелями). Одоевский же, как мы знаем, «во сне и наяву бредил» идеями германских натурфилософов.
По-видимому, все началось с главы из Окена, которую перевел Одоевский. Глава, так и не изданная на русском языке, называлась так: «О значении нуля, в котором успокаиваются плюс и минус» — и была отправным пунктом всей картины мироздания, единого в противоположностях, воображенной Океном. О ее содержании мы уже говорили, добавим только, что лекция Одоевского была большим событием в тогдашней культурной жизни.