Да, творчество Гёте было взрывчатым. Но это была взрывчатость замедленного, обращенного к отдаленному будущему действия. На прокламации Гёте не годился.
И вот в «Мнемозине» назревает раскол, послуживший еще одной причиной прекращения издания еще за год до восстания. Кюхельбекер отходит от своего гётеанства, ему все ближе откровенно освободительные мотивы Байрона. Он знает, что назревает восстание, и без колебаний выбирает свой жребий.
Одоевский же не видел причины раздувать пламень совершенствования и просвещения в пожар политического переворота.
Сначала он поссорился по этому поводу с двоюродным братом. Характерно, что спор у них шел все в тех же терминах — огонь, искра, пламя, — равно дорогих издателю «Мнемозины» и автору ответа декабристов Пушкину, но столь по-разному понимаемых ими!
«Если б пламень горел в душе твоей, — пишет Одоевскому-любомудру Одоевский-декабрист, — то, и не пробивая совершенно твердых сводов твоего черепа, нашел бы он хоть скважину, чтобы выбросить искру? Где она? Видно, ты на огне Шеллинга жаришься, а не горишь…»
И вот уже в 1825 году, незадолго до кровавых событий, Кюхельбекер делает последнюю попытку вытащить любомудра на площадь. В письме, посланном с А. И. Одоевским, Кюхельбекер пишет:
«Хочу тебя разбудить, ты спишь не в безопасном месте: конечно, падать и падать розь! Но понижаться неприметно — все-таки падать… Ты часто был для меня предметом размышления горького, предметом разговоров с твоим братом. Вверься ему: это человек, который все для тебя сделает. Он и лучше тебя доскажет то, что не умею выразить, как бы хотел: желал бы я вместе и сильно потрясти тебя и огорчить; задача трудная».
Мы не знаем, что ответил Кюхельбекеру и брату Владимир Федорович. По-видимому, все эти усилия были напрасными. Когда до Москвы долетел отзвук событий на Сенатской площади, все члены общества любомудрия, забросив Шеллинга и Окена, стали ходить «в манеж и фехтовальную залу», готовясь присоединиться к восставшей южной армии, которая, как ждали, пройдет черед Москву для захвата Петербурга. Все, кроме Одоевского. Позже, когда волна арестов докатилась и до Москвы, президент собрал членов общества у себя в Газетном переулке в последний раз. Бледный и торжественный, он сжег в своем камине протоколы и устав общества, объявив его распущенным. Это не было изменой — своих научных и нравственных идеалов Одоевский не предал, до конца борясь за просвещение народа, выступая как прогрессивный общественный деятель, но только в рамках дозволенной легальности.
Гётеанство бывших любомудров продолжалось и дальше. Гётеанский союз общественного и научного в четырех томах «Мнемозины» как бы определил развитие основной линии в мировоззрении лучших людей России XIX века. В годы общественного подъема идеи развития и прогресса охватывали все стороны жизни. В годы реакции передовые научные взгляды как бы предоставляли убежище, островок свободы в океане мракобесия. И оптимизм, и надежду, основанную на знании закона неодолимости и безостановочности процесса познания. Как писала «Мнемозина»:
«Перед нами мириады веков, и в сих мириадах сколько новых открытий, сколько светлых путей, сколько новых сокровищ ожидают человека! Стремление духа его медленно — нам говорят о том времена прошедшие; но придет сие счастливое время, ласкающее нас надеждами столь сладкими, обещающее нам столько новых успехов, — когда бы то ни было, но придет оно!»
Почему у меня так много врагов?.. Мои противники суть все мистики, святоши, поклонники средневековья и его поэзии, слепые почитатели Гёте, — одним словом, все те, которые приписывают себе более высокие, более тонкие, более нравственные чувства и считают меня тем, что они называют низменной натурой.
«Низменная натура!»
Да, живописуя героев, страдальцев и мучеников в своих — да! — многочисленных, но, заметьте, талантливых — это сам Гёте говорил! — драмах, я показывал иной раз их слабости. Великодушный воин тут же иногда — и очень легко, между прочим, — у меня оказывается мародером. А негодяй, предатель — достойным состраданья семьянином.
Но что ж в этом плохого, господа Классики и Романтики? Высокие чувства — прекрасно! Но где в жизни вы видите их в чистом виде?